Истории любви

Я уселся под гамаком с другой стороны, в той же позе, что и художник, чтобы послушать, о чем они разговаривают:

- Как-нибудь в воскресенье, когда вы ходите в баню, в обычное воскресенье без затмения или чего-то еще, я изображу вас на большой картине, это будет шедевр кубизма, но на ней придется изобразить всех девушек, поскольку в каждый есть своя особенная грация.

Сдается мне тетю Аграфену не слишком прельщала перспектива быть одной из граций на очередном большом шедевре, но чахоточные девушки умеют отлично справляться в подобных ситуациях.

- И как вы ее назовете? – спросила она отвлеченно, держа в руках книжку в желтом переплете на французском.

- Сеньориты из Авиньон.

- Почему?

- Не знаю.

- Но мы с вами не в Авиньоне.

- Оно и к лучшему, чего еще. Давайте поиграем, давайте похулиганим, давайте с головой погрязнем в разврате.

Признаюсь вам, это тройственное кредо цыгана Пикассо крепко засело у меня в голове:

Нужно играть.

Нужно хулиганить.

Нужно развратничать.

Впоследствии в жизни, наблюдая какую карьеру сделал этот цыган торговец зонтиками, я еще прочнее укрепился в этих трех принципах, как писатель и как мужчина.

Наступила ночь, богатая кометами, другими неизвестными кометами которых мы и не ожидали увидеть на звездном небе. Публика кричала в восхищении. Пикассо прощался с тетушкой долго целовал ей руку. После, для нее и для меня подали по вареному яйцу, на ужин, и я скушал мое серебряной ложкой, потому что с был ребенком, родившимся в рубашке и с серебряной ложкой, как я понял это для себя впоследствии в жизни.

- Сережа, я буду читать в постели.

Она выглядела усталой.

Все же я подошел к ее кровати, чтобы она поцеловала меня в лоб на прощание. Но она уже спала, и тогда я взял у нее желтую книгу на французском. Озарения Артура Рэмбо. Недоступная в квадрате для моего разума, эта книжка лежала со мной в постели, все еще храня тепло тела тетушки Аграфены. Пока я засыпал, комета Галлея – зеленая, желтая, синяя, многоликая, фиолетовая, черная, путешествующая в космосе – продолжала волновать мое воображение.

Она была подобна цыганской и дьявольской душе Пабло Пикассо.

Глава 8. Мировая Война

Когда началась Первая Мировая война, повсюду была большая забастовка или стачка, не знаю точно по какому поводу. Над городом висели огромные дирижабли, подобные подводным лодкам в облаках, а рабочие толпились на площадях и в кабаках, против чего-то протестуя. Я плохо понимаю против чего можно протестовать сидя в кабаке и забивая в домино или в секу. Понятно, что повсюду в городе также проходили митинги, с флагами и с красочными транспарантами, где требовали хлеба, землю, работу, справедливость, равенство и все такое. Заводы и фабрики стояли, и мама стала объяснять мне, что тем хуже для фабрикантов и капиталистов нежели чем для пролетариата, то есть рабочих. Больше всех страдали от этого владельцы, тогда как в обычное время они-то как раз и наживались больше всех. Но понятнее всех этот бедлам разъяснил нам молодой Пикассо:

- Вы извините пожалуйста, что я пропадал какое-то время, я ходил на забастовку с рабочими и с анархистами, потому что я анархист, или скорее коммунист, даже не скажу вам точно, чего во мне больше. Поскольку никто теперь не работает, давайте-ка мы с вами займемся делом.

Его идея была отвести нас всех в Егоровские бани, чтобы там пообедать и помыться, как заведено по воскресеньям, не беря во внимание, что тогда было семь воскресений на неделе, и заодно нарисовать тетушек, родственниц, знакомых и всех прочих, такой в своем роде групповой портрет, пока они натирают себе задницы мочалкой.

Бани, или как это тогда в духе времени называлось - «Дом народного здравия», открылись недавно и оснащены были по последней моде: зал с бассейном, турецкие бани, душ Шарко и даже лечебные ванны с электричеством. Кроме прочего, недалеко от них были казармы донских казаков, поэтому всем нашим девушкам идея эта сразу очень понравилась. Господин Пикассо, цыган Пикассо, в очередной раз знал, чем зацепить наших девушек за живое, и просто завораживал их своей гениальностью, которую они уже тогда сумели почувствовать в нем.

В один из дней мы собрались там в роскоши кабинетов, среди райских цветов и зелени растений в кадках, блеска позолоты люстр и лестничных перил, утонченности мрамора полов, изящного равнодушия скульптур и изобилия орнаментов ковров и обоев. В окне в небе над нами медленно и радостно мимо проплывал дирижабль, огромной игрушкой, поднявшейся в облака, и наши пташки всей толпой окунались в темные, спокойные, молчаливые и задумчивые воды бассейна. Все дамы были в разных купальных костюмах: полосатых, траурных, клетчатых, с завязками на бедре, без завязок, фиолетовых, синих, на бретельках, без бретелек и все такое прочее. Тетушка Аграфена по-прежнему оставалась для меня самой привлекательной из всех. Тело Саши Коробейниковой обладало определенной грандиозностью кубизма в своей девственной полноте, облеченной в полосатый купальник с бантами.