Истории надежды

Полностью доверяя этой женщине и уважая ее, я сказала, что мне трудно долго бывать с Лале, слушая его истории о злодеяниях и ужасах. С одной стороны, я была не в состоянии полностью постичь подробности услышанных историй, а с другой — осознавала, что для него это зло было реальностью на протяжении почти трех лет. Моя коллега слушала, как я изливаю на нее свой гнев, как делюсь опасениями о том, что отдаляюсь от своей семьи, не желая делиться с ними этими страшными историями. Я сказала ей, что обеспокоена тем, что причиняю Лале страдания и возможный вред и что у меня самой появились физические симптомы стресса.

Она спросила, чувствую ли я, что он становится зависимым от меня и моего места в его жизни. Я не знала этого наверняка, но иногда он мог мягко упрекнуть меня в том, что я давно не приезжала. А тот его телефонный звонок ко мне на работу, свидетелем которого она стала, был не первым. Он всегда спрашивал напрямик: «Где вы пропадаете?» Никогда: «Добрый день, как поживаете?»

Когда моя коллега спросила меня, как изменился Лале с момента нашей первой встречи, я призналась, что он как будто избавился от острой боли в связи с утратой Г иты и что по временам я даже слышала его смех. Этот смех — скорее хихиканье, чем смех, — звучал музыкой у меня в ушах. К тому же теперь он, вставая со стула, чуть подпрыгивал. Я даже застала его как-то кружащимся с Тутси, когда он держал ее за передние лапы.

— Значит, — начала она, — Лале хихикает, подпрыгивает на месте и кружится с собакой, в то время как ты нервничаешь, боишься поделиться со своими родными и в какие-то моменты даже откладываешь визиты к нему. Что, по-твоему, происходит?

Я пробормотала, что, возможно, я не лучший кандидат на выслушивание и изложение его истории, что для меня это чересчур, что я не уверена, что справлюсь, к тому же у меня работа и семья. Пока я бубнила на тему «бедная я», моя коллега вернула меня к реальности.

— Послушай, Хезер, — твердо сказала она, — у тебя классический случай переноса или компенсаторной травмы. Признай это и найди стратегию, которая поможет тебе двигаться дальше. Ты ведь понимаешь, что не имеешь права завладеть его болью, печалью или потрясениями, это не твое.

Ее слова прозвучали как пощечина. Такого не должно было случиться со мной. Я все про это знала, как же я допустила это? Я познакомилась с человеком, пожелавшим рассказать кому-нибудь свою историю. Не еврею. Узнавая друг друга, мы много месяцев провели вместе. Его рассказ перерастал в историю, которую я записывала на компьютере. Мое исследование просветило меня в том, чему не учили в маленьком городке в Новой Зеландии, — какими могут быть бесчеловечность и зло, олицетворением которых стал Холокост.

Как я обнаружила, внимательное выслушивание чьих-то рассказов о перенесенных потрясениях сопряжено с опасностью. Любой человек, занимающийся психотерапевтической работой, должен научиться проверять себя на наличие признаков компенсаторной травмы. Зачастую первые признаки имеют физическую природу, как было у меня: учащенное сердцебиение, тошнота, ощущение того, что исчезаешь из комнаты. Так мое тело «помнило все». Часто это может сопровождаться чувством вины. Я не жила в те ужасные времена, поэтому сдерживала чувства, но это приводило к тому, что они захлестывали меня. Пришло время доказать что-то на деле и заняться самопомощью. Я знала, что не хочу отказываться от написания истории Лале. Мы уже продвинулись так далеко, и наша связь была крепкой. Я поняла также, размышляя об этом, что смогу справиться с тем, что услышу, что не так уж это страшно для меня.

Сразу после разговора с коллегой я начала обдумывать стратегию противодействия переносу переживаний, который я испытывала. Некоторые приемы имели свои достоинства, другие казались нереалистичными, например, попросить Лале отвечать на подготовленные вопросы, чтобы я могла контролировать его повествование. Это сделать было бы невозможно. В равной степени я не хотела искать кого-то другого на роль слушателя. Я знала: он выбрал меня, у нас сложились особые отношения, я обладаю гибкостью для выполнения этой работы.