История Англии

7. Влияние методизма на английский народ было огромным. Для тысяч людей, для тех, кто в этом острее всего нуждался, религия вновь стала живой. Как и первые пуритане, первые уэслианцы обвиняли терпимую, чувственную философию своего времени. Они способствовали поддержанию традиции английских воскресений. И, борясь со страшившей их сентиментальной конкуренцией, оттягивали эмансипацию католиков. В недрах самого англиканского вероучения это «евангелическое» движение захватило всю Низкую церковь. Пасторы англиканской евангелической партии пошли в народ как проповедники Уэсли. Диссидентские секты, устрашенные успехами уэслианцев, отказались от своей благочестивой анархии и стали объединяться в церкви. Всякая религия становилась более эмоциональной. А поскольку это «пробужденное» христианство поглощало активные силы бедняков, их гораздо менее, чем плебс на континенте, искушали революционные теории. Нищета и неравенство принимались в Англии, по крайней мере на время, как ниспосланные Богом раны, наградой за которые верующему были душевное счастье и спасение. В конце XVIII в. английская аристократия и крупная буржуазия могли быть циничными, безнравственными, а порой и безбожными, но народные массы чтили Библию.

Джошуа Рейнолдс. Портрет Лоренса Стерна. 1760

Портрет Оливера Голдсмита, английского прозаика, поэта и драматурга. Гравюра. 1700

8. Сентиментальная революция произошла не только в области религии. В Англии, как и во Франции, XVIII в. начинается с культа утонченной, но искусственной цивилизации, потом открывает сложность человека, силу чувства и желает возврата к природе. В то время как Филдинг наблюдает людей как выдающийся романист-классик, Ричардсон, подобно Руссо, стремится описывать их тревоги и страсти и одним из первых обнаруживает двусмысленное очарование смеси нравственности и чувственности. Сначала Голдсмит, потом Стерн вводят в моду нежную чувствительность, спокойное «долгое тремоло», новый гуманитаризм

. Скотт увлекает своих читателей в прошлое. Светскую поэзию сменяет интимная и мистическая; Каупер, Вордсворт, Блейк, Колридж подготавливают и предвещают романтизм. Они уже романтики, поскольку между двумя гранями века нет четких границ, и в том году, когда Ричардсон публикует свою «Памелу», доктор Сэмюэл Джонсон — еще совсем молодой человек. Разразившаяся Французская революция шокировала таких политических философов, как Бёрк, и при этом сильно взволновала некоторых выдающихся английских поэтов. Шелли даже защищает ее принципы, а Байрон, узнав о победе Веллингтона при Ватерлоо, пишет: «Well, I am damned sorry for it» («Что ж, чертовски за это извиняюсь»). В то время молодежь обеих стран жаждет обновления. Но французская молодежь изменяет общество своими поступками и Европу своими войнами. Эти реальные изменения избавляют ее от литературного бегства. Английская же молодежь, наоборот, чувствует, что ее ущемляет общество, рамки которого сделались более жесткими из страха перед якобинством. И она убегает в вымысел, убегает даже в прямом смысле, и Италия принимает многих бунтарей английского романтизма. Честертон заметил, что конец XVIII в., который в революционной Франции породил классицистическую живопись Буали и Давида, в Англии является временем романтических видений Блейка, и что Колридж с Китсом наверняка шокировали бы Дантона, и если бы Комитет общественного спасения не казнил Шелли как аристократа, то наверняка посадил бы под замок как сумасшедшего. Никакая эпоха не позволяет лучше наблюдать «дополняющий» характер всякой артистической деятельности. Одна из двух стран устраивает политическую революцию, другая — эстетическую. Английские писатели «оплакивают узника, но не имеют никакого желания разрушать Бастилию».

Питер Вандайк. Портрет Сэмюэла Колриджа. 1795

Уильям Шатер. Портрет Уильяма Вордсворта. 1798

Уильям Хилтон. Портрет Джона Китса. Начало XIX в.

Амелия Керран. Портрет Перси Биши Шелли. 1819