История эмоций

Работая в русле интеллектуальной истории, Диксон показал, как тесно идеи первых эволюционистов среди психологов и физиологов эмоций – например, Герберта Спенсера (1820–1903) и Александра Бэна (1819–1903), а также Дарвина были связаны с дискуссиями, шедшими в шотландской моральной философии: все они спорили с христианской теологией, отталкивались от нее. Спенсер, например, восставал против идеи, что духовное развитие человека, под которым он понимал помимо всего прочего развитие мозга и чувств, направляется некой метафизической инстанцией. По его мнению, духовное развитие представляет собой совершенствование, однако происходит само собой и следует законам эволюции[657]

. В отличие от Спенсера и Дарвина, Бэн не отрицал категорически существование воли и ее возможное влияние на эмоции, но эту идею он встраивал в треугольную модель, включавшую в себя волю, познание и эмоции. Он определил волю и ее влияние как своего рода ментальный мотор, который движет мускулами, в том числе и теми, которые отвечают за выражение эмоций. Этот мотор работает на энергии, получаемой из пищи, или, как пишет Диксон: «Еда заменила Бога в качестве главной движущей силы воли. Неудивительно, что христиане, читавшие Бэна, – например, Джон Гроут – с возмущением отвергали эту новую научную психологию»[658]

.

Рецепция Спенсера и Бэна в англосаксонском мире была широкой при их жизни, в 1850–1870‐е годы. Дарвину же была суждена самая большая посмертная слава. Он представляет собой и самый сложный случай. В книге «О выражении эмоций…» он демонстрирует поразительно «недарвинистский» подход, интерпретируя связанные с эмоциями телесные привычки не только как что-то полезное для выживания, а значит возникшее в результате естественного отбора, но и – прежде всего – как нечто бесполезное и ненужное. Одно из расхожих объяснений этого парадокса гласит, что Дарвин оказался в некотором смысле жертвой собственной полемики с христианством: она заставила его отойти от эволюционно-биологической аргументации. Он якобы так увлеченно полемизировал с некоторыми предшественниками – прежде всего с Чарльзом Беллом (1774–1842), который в своих «Опытах об анатомии и философии выражения» (1824) пропагандировал идею провидения всезнающего Творца (согласно этой идее, молодая женщина краснеет в силу действия богоданного механизма, который защищает ее от аморальных действий[659]

), что просто не обратил внимания на возможные эволюционные преимущества выражения эмоций[660]

. Иное объяснение предлагает Диксон, который путем внимательного прочтения установил, что Дарвин заимствовал у Чарльза Белла, Томаса Берджесса и иже с ними гораздо больше, чем обычно предполагается. На самом деле, утверждает Диксон, аргументация в книге «О выражении эмоций…» выстроена по аналогии с библейской историей о грехопадении: изначально Адам и Ева обладали волевым контролем своего поведения и своих чувств, а в тот момент, когда Ева надкусила яблоко, они его утратили. Согласно ревизионистскому тезису Диксона, Дарвин излагает дехристианизированную версию августиновского нарратива о грехопадении, в которой выражение чувств представляется как «неисправности, дефекты машины-человека»[661].