История эмоций

Человеческая эмоция, лишенная всякой телесной подкладки, есть один пустой звук. […] Чем более я анализирую мои душевные состояния, тем более я убеждаюсь, что «грубые» страсти и увлечения, испытываемые мною, в сущности создаются и вызываются теми телесными переменами, которые мы обыкновенно называем их проявлениями или результатами. И тем более мне начинает казаться вероятным, что, сделайся мой организм анэстетичным (нечувствительным), жизнь аффектов, как приятных, так и неприятных, станет для меня совершенно чуждой и мне придется влачить существование чисто познавательного или интеллектуального характера. Хотя такое существование и казалось идеалом для древних мудрецов, но для нас, отстоящих всего на несколько поколений от философской эпохи, выдвинувшей на первый план чувственность, оно должно казаться слишком апатичным, безжизненным, чтобы к нему стоило так упорно стремиться[666]

.

Здесь надо отметить элемент историзации: эмоция, как ее понимали во времена Джеймса, всегда мыслилась вместе с ее телесными проявлениями, но это не исключает возможность того, что в другие времена – Джеймс намекает на греческих стоиков, чьим идеалом якобы была бесчувственность, – нетелесное определение эмоций вполне согласовывалось бы с обиходным и научным пониманием эмоций. Обнаружение таких элементов историзации лишний раз показывает, как много еще предстоит сделать в области текстологии произведений классиков – в том числе классиков психологического исследования чувств. Если история эмоций не хочет и дальше оперировать одними лишь стереотипными представлениями об этих классиках, ей настоятельно необходима надежная «внутренняя» интеллектуальная история психологии чувств. Пока Джеймс вошел в анналы изучения эмоций не благодаря своему историзирующему подходу, а благодаря своей формуле о «приоритете телесных симптомов перед воспринимаемой эмоцией»[667]

. Этот подход «переживает сейчас нечто вроде ренессанса, поскольку делает акцент на телесности (embodiment) эмоций, что хорошо сочетается с более широкими подходами [в нейронауках], говорящими о телесном познании (embodied cognition)»[668]

. Идею приоритета телесных симптомов называют «джемсианской», а тех, кого считают ее адептами, – «неоджемсианцами».

Нередко этот подход называют также «теорией эмоций Джеймса – Ланге», поскольку датчанин Карл Ланге (1834–1900) одновременно с Джеймсом пришел к аналогичным выводам. Ланге и есть тот второй психолог, которому приписывают отделение эмоций от интенций. В 1885 году на датском языке вышла его книга «Om Sindsbevaegelser», потом переведенная на другие языки[669]

. Сходство между аргументацией Джеймса и Ланге видно из этой ключевой цитаты:

Уничтожьте у испуганного человека все физические симптомы страха, заставьте его пульс спокойно биться, верните ему твердый взгляд, здоровый цвет лица, сделайте его движения быстрыми и уверенными, его речь сильной, а мысли ясными, – что тогда останется от его страха?[670]