История греческой литературы Том II

Древние ученые порицали схематичность построения речей Лисия. Действительно, Лисий очень строго придерживался довольно примитивной группировки материала по четырем отделам: приступ, диэгеза, аргументация, эпилог. Конечно, и в его речах попадаются случаи, где рассказа в собственном смысле вовсе не требуется; случается, и довольно часто, что рассказ служит вместе с тем и аргументом в пользу клиента; но все же там, где все четыре части налицо, они обыкновенно следуют во всех речах его одна за другой в установленной последовательности и даже строго отделяются друг от друга особыми переходными фразами. Ничего подобного у Исея мы не находим, и там, где только это может быть почему-либо полезно для клиента, он охотно перемешивает между собой эти части речи, прикрывает стороны доказательств фразами приступа или искусно введенным рассказом, к которому не раз возвращается; а в аргументации самым подробным образом останавливается только на таких сторонах, в убедительности которых уверен и силу которых приберегает всегда к концу. Лисий, напротив, менее искусно в этом отношении идет от сильного пункта к слабому.

Еще более отличаются речи Исея от речей Лисия самыми приемами аргументации. Резюмируя в этом отношении разницу между обоими ораторами, Дионисий, кроме важности, которую эти части судебной речи имеют для Исея, отмечает еще то, что Лисий употребляет при доказательствах "энтимемы", Исей — "эпихейремы" (Дионисий, 16). Смысл замечания Дионисия заключается в том, что Лисий доказывает суммарно и кратко, а Исей — подробно и точно. Действительно, Исей никогда не ограничивается краткой ссылкой на какой-либо факт, хотя бы и установленный в предшествующем рассуждении, и простым выводом из него, но всегда ищет систематически и строго проведенного доказательства.

Речи Исея, сохранившиеся до нашего времени, дают нам возможность судить о том совершенстве, какого достигло афинское судебное красноречие к середине IV века до н. э. Отличное знакомство Исея с афинским гражданским законодательством сочетается у этого оратора с мастерским умением пользоваться всеми средствами, какие закон предоставлял защите. Высокое искусство, которого достиг Исей в построении речей, изящество его языка, умелое и тонкое владение ораторскими приемами делают понятным для нас, почему Исея высоко оценивали ораторы и теоретики следующих за ним поколений вплоть до критиков эпохи Августа. Понятно и то, почему уроки Исея имели такое важное значение для развития ораторского мастерства Демосфена.

Глава X ДЕМОСФЕН И ЕГО СОВРЕМЕННИКИ

1. ДЕМОСФЕН

В речах оратора Исея техническая сторона афинского судебного красноречия достигла своего завершения. Язык аттической прозы получил достаточную определенность и гибкость для выражения самых отвлеченных понятий права, насколько его понимали афиняне; различные виды ораторской речи точно так же получили достаточную разработку. Последующим ораторам в этом отношении путь был расчищен: им оставалось только внимательно изучать данные образцы ораторского искусства и не столько открывать новые пути красноречия, сколько совершенствоваться и приспособлять к потребностям своей аудитории то, что уже было выработано предшественниками, поскольку им приходилось действовать не только на суде, но и в народном собрании.

И действительно, читая судебные и даже торжественные речи позднейших ораторов, мы поражаемся шаблонностью не только языка, но и приемов расположения частей речи и аргументации. Сами древние не раз отмечали это явление: при всем их желании показать отличительные особенности обычного типа судебных речей, например Демосфена, Гиперида, Динарха и др., им часто приходилось указывать на сходство их речей с речами то Лисия, то Исея, то Исократа, возводя это сходство к сознательному желанию того или другого из этих позднейших ораторов подражать своим предшественникам. Так, например, в некоторых речах Демосфена по делам опеки они видят подражание речам его учителя Исея, в речи его "Против Конона" и в разных речах Гиперида — подражание Лисию, в речах Ликурга видят прямое влияние Исократа, и т. п. В других случаях они не могут прямо указать автора речи, когда, например, не имеют каких-нибудь хронологических данных, а считают, что та или другая речь с полным правом могла бы быть приписана самым различным ораторам. Это обстоятельство, между прочим, создало путаницу и в александрийских каталогах, а оттуда и в наших собраниях речей ораторов, так как авторы некоторых речей определены крайне ненадежно; в собрании речей чуть ли не каждого оратора помещены речи, считающиеся на самом деле не принадлежащими ему. Очевидно, дело было не в сознательном подражании оратора кому-либо из предшественников, а в том, что типы речей были уже окончательно установлены и ораторы довольствовались выработанными образцами, только иногда проявляя свою оригинальность.