Речи Гимерия переполнены мифологическими именами; в противоположность Фемистию он нисколько не заинтересован историческим или моральным содержанием мифа, а пользуется им только как словесным украшением, ради красивого звучания древних имен, которые иногда появляются у него группами, без глубокой смысловой связи. Он охотно начинает речь историческим анекдотом, чтобы потом по какой-нибудь ассоциации перейти к своей теме, но таким же отправным пунктом может явиться для него и чисто поэтический образ. Так, например, речь в Фессалониках он начинает с анекдота о Симониде, которого элейцы остановили по пути в Олимпию и попросили спеть гимн Зевсу; Гимерий продолжает: "Что же вы теперь заставляете меня сделать? Вы хотите, чтобы, прервав ненадолго наш путь, мы дали вам вкусить свирели аттической; об этом просят некоторые, будучи близкими соседями Пиэрии" [страны Муз. — М. Г.] (№ 5). Речь же в Филиппах он начинает так: "Лебедь поет над океаном и побеждает песней своей громко шумящее море... иногда же, встретив малый источник чистой и прозрачной влаги, радуется роднику и, омывая крылья, чтит этот родник, воспевая его в своей песне. Неужели же софист меньше владеет голосом, чем лебедь, и в молчании пройдет мимо этого города? (№ 8). Иногда Гимерий умеет даже сам подшутить над своими поэтическими украшениями: в приветственной речи по поводу приезда в Афины префекта Василия после красивого описания весеннего расцвета он говорит: "Лебеди, если они когда-либо пели песни при дуновении зефира на берегах Илисса, как на Кавстре или Гебре, сейчас более, чем прежде, наполнят пением эти берега. Хотя никто и никогда не видел этих птиц на этой реке, но можно предсказать, что именно они будут петь на лугах Аттики" (№ 3).
Самое яркое представление о манере Гимерия можно получить из речи на свадьбе его родственника Севера, где Гимерий дает полную волю своим антитезам, метафорам и гиперболам; но возможно, что в некоторых комплиментах и сравнениях имеется и юмористический намек. Жених и невеста, конечно, изображаются в самых восторженных тонах: "Оба они находятся в расцвете, как весенние лепестки, распустившиеся на одном лугу. Сходство же душевное их изумительно. Оба они благоразумны, изящны в обхождении и только в занятиях различны, согласно своей природе. Ибо она прилежанием постигла искусство Афины, он же своими трудами достиг благосклонности Гермеса. Ее забота — ткацкий челнок, его — речи; она держит лиру, он услаждается книгою; ее любит Афродита, его же Аполлон возлюбил. Он — из юношей первый, она всех девушек превосходит; его щеки покрыты первым пухом юности, она же для брака созрела" (№ 1). Далее восхваляется и сваха, которая оказывается мудрее Аспазии и сильнее Борея, ибо он принес из Афин во Фракию одну Орифию, а благодаря свахе прибыли в Афины и жених, и невеста; в конце же призываются все олимпийские боги, которые должны сопровождать молодых до их свадебного покоя.
Сам Гимерий дает себе прекрасную характеристику в конце речи в Фессалониках (№ 9): "Я хотел бы остаться здесь у вас целый год и все время говорить речи. Поэтому-то я прощаю Одиссею то, что он слишком долго говорил у Алкиноя и за своей длинной речью даже забыл о желании вернуться домой".
Глава XIV ГРЕЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ I-V ВВ. Н. Э.
1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПОЭЗИИ I-V вв.
Поэтические произведения последней эпохи существования греко-римского мира и возникновения Византийской империи недостаточно изучены даже специалистами, а широкой читающей публике вовсе неизвестны.
Конечно, в большинстве случаев имеются критические издания, но переводов чрезвычайно мало; нет не только полных переводов, но даже и хорошо подобранного сборника отрывков, который мог бы дать общее представление о характере творчества этого периода.
Поэзию этого периода можно разделить на несколько групп: первую, наибольшую, группу составляют произведения эпические — крупные повествовательные поэмы по большей части мифологического содержания; вторым типом поэтических произведений этого времени являются гимны, которые из чисто культовой формы поэзии становятся литературным жанром; в-третьих, продолжает существовать древняя, но особенно расцветшая в эпоху эллинизма эпиграмма, затрагивающая по-прежнему самые разнообразные темы[243]
; наконец, в-четвертых, один из древнейших жанров — басня — оживает в новой форме: из короткого прозаического рассказа, мораль которого остается нередко несформулированной, она превращается в стихотворение морализующего Характера, заканчивающееся поучительной сентенцией. Именно эта форма закрепилась за басней в новой европейской литературе.