История инквизиции

Не считались даже с принятым законом двенадцатимесячным сроком, ибо инквизиторы, вызывая на суд отсутствующих, вызывали их не только затем, чтобы они являлись в суд, а и затем, чтобы они очистились в определенный срок; лишь только истек этот срок, обвиняемый превращался в виновного. Однако в подобных случаях редко предавали осужденного в руки светской власти; обыкновенно инквизиция удовлетворялась тем, что приговаривала к пожизненной тюрьме тех, кого нельзя было обвинить в каком-либо другом преступлении, кроме уклонения от суда, хотя бы они, попав в ее руки, и соглашались покориться и дать отречение.

* * *

Даже в могиле нельзя было скрыться. Не обращали внимания, что грешник предстал уже перед судом Всевышнего; вера должна быть отомщена его осуждением, и религиозное чувство верных должно было быть удовлетворено его наказанием. Если он заслуживал только тюрьмы или другого легкого наказания, то ограничивались тем, что вырывали его кости и бросали их на ветер; если же его ересь заслуживала костра, то останки его торжественно сжигались. Его потомкам и наследникам, на которых со всей своей тяжестью обрушивались конфискация всего имущества и ограничение личных прав, предоставлялось какое-то подобие защиты. Беспощадное рвение, проявлявшееся в этих посмертных процессах, ясно сказалось в деле Арманно Понджилупо Феррарского, из-за останков которого в течение тридцати двух лет спорили епископ и инквизитор Феррары; победа в 1301 году осталась на стороне инквизиции.

И в этом отношении Церковь не руководствовалась определенными предписаниями, как это узнали на собственном горьком опыте наследники и потомки Герарда Флорентийского; в 1313 году инквизитор, брат Гримальдо, возбудил и довел до конца обвинение против их предка, умершего в 1250 году.

* * *

Суд инквизиции был страшно опасен, так как обвинитель в нем был одновременно и судьей.

Когда это было первоначально введено в духовные суды, то увидели, что необходимо принять серьезные меры для предотвращения могущих быть злоупотреблений. Опасность становилась еще более грозной, когда судьей выступал полупомешанный фанатик, заранее уже видевший во всяком схваченном еретика, которого во что бы то ни стало следует уличить и осудить. Не меньше было опасности, когда судьей был просто алчный человек, искавший наживы в штрафах и конфискациях. Тем не менее Церковь проповедовала учение, что инквизитор был духовный и беспристрастный отец, который в своих заботах о спасении душ не мог быть стесняем никакими правилами.

Всякие мероприятия, которые ограждали интересы обвиняемых и необходимость которых в самых обыденных юридических процессах была признана вековым опытом, были умышленно устранены в делах, где речь шла о жизни и добром имени обвиняемых, где судьба их в течение трех поколений ставилась на карту. Не задумываясь, разрешали "в интересах веры" всякий сомнительный вопрос. Инквизитор был уполномочен и подготовлен к тому, чтобы суд его был короток; он не стеснялся формой, не позволял, чтобы ему мешали юридические правила и хитросплетения адвокатов; он, насколько возможно, сокращал судопроизводство, лишая обвиняемого самой обыкновенной возможности сказать слово в свою защиту; он не давал ему права на апелляции и отсрочки. Ни на одной стадии судебного процесса невозможно было достигнуть законного заключения путем упущения формальностей, которые выработал вековой опыт, чтобы помешать беззаконию и чтобы дать судье почувствовать всю тяжесть ответственности.

* * *

Если бы судопроизводство было публично, то гнусность этой системы была бы, без сомнения, ослаблена; но инквизиция облекала дело глубокой тайной даже после произнесения приговора; она была готова поразить умы толпы позднее, развертывая перед ней ужасные торжества аутодафе. Если не приходилось делать объявления об отсутствующем, то даже вызов на суд человека, только подозреваемого в ереси, делался тайно.

О том, что происходило после явки обвиняемого перед судилищем, знали немногие "скромные" люди, избранные судьей и давшие присягу хранить все в тайне; даже сведущие люди, призванные дать свое заключение о судьбе обвиненного, были обязаны сохранять молчание. С таким же тщанием сохранялись тайны этого мрачного судилища, мы знаем от Бернара Ги, что выдержки из протоколов могли сообщаться только в исключительных случаях и с крайней осторожностью.

Парамо, этот странный схоластик, утверждающий, что первым инквизитором был Бог и что образцом инквизиторского судопроизводства было осуждение Адама и Евы, победоносно замечает, что Бог судил их втайне, дав, таким образом, пример для инквизиции, и она должна поэтому избегать хитрых уловок, в которых виновные могли бы искать спасения, действуя, что весьма возможно для них, по внушению хитрого Змия. Бог не созывал свидетелей потому только, что виновные сознались; и Парамо ссылается на высшие юридические авторитеты, что добровольного признания Адама и Евы достаточно для оправдания наложенного на них наказания.