В своих ѓалахических трудах Нахманид объединил северофранцузские традиции изучения Талмуда и аналитические методы Маймонида; при этом он был не настолько чужд мистическим и мессианским размышлениям, чтобы каббалисты Прованса в 1230-е годы отказывались его слушать — не в последнюю очередь потому, что поиски глубинного смысла библейского текста привели Рамбана к позиции, противоположной подходу Рамбама, искавшего рациональные объяснения чудес. Но
Однако между противниками кипели такие страсти, а аргументы как за, так и против применения философии для лучшего понимания Торы были так убедительны, что попытки примирения окончились ничем. Обе стороны предали друг друга отлучению, а вал писем, проповедей и полемических комментариев продолжал нарастать и распространяться все шире. Раввины переходили из одного лагеря в другой в поисках сторонников, и, наконец, конфликт привлек внимание христианских властей. В 1232 году в Провансе в спор евреев вмешались доминиканцы: они сожгли книги Маймонида на костре как еретические. Еврейские участники спора, независимо от их позиции, были потрясены. Говорили, что раскаяние одного из главных противников Маймонида, Йоны бен Авраѓама из Жироны, было так велико, что он задумал (но не успел) отправиться в паломничество в Палестину, к могиле Маймонида, чье тело после смерти было перевезено в Тверию и там похоронено.
Разногласия между рационалистами и мистиками внутри раввинистического иудаизма поблекли после событий в Париже, когда некий Николай Донин — еврей, отвергавший, подобно караимам, Устную Тору и за это отлученный своим учителем Йехиэлем бен Йосефом, — взял и крестился, после чего вступил в орден францисканцев и объявил Талмуд непристойной книгой, полной кощунственных утверждений об Иисусе, Марии и христианской вере. В результате в 1240 году в Париже по инициативе папы римского состоялся диспут между евреями и христианами, по итогам которого судьи вынесли обвинительный приговор, и в 1242 году двадцать четыре воза талмудических книг были преданы огню. И сторонники, и противники Маймонида подписались бы под доводами, которые рабби Йехиэль в отчаянии приводил королеве-матери Бланке Кастильской, пытаясь убедить ее не осквернять то, что составляло основу веры и для философов, и для мистиков, и для ѓалахических авторитетов:
Несмотря на древность Талмуда, до сих пор никто не предъявлял подобных обвинений. Ваш ученейший Иероним постиг всю еврейскую ученость, в том числе и Талмуд, и он не смолчал бы, если бы Талмуд был кощунственной книгой. Почему же мы должны под страхом смерти защищаться от этого грешника, который отвергает авторитет Талмуда и соглашается верить только в то, что написано в Моисеевой Торе, без какого бы то ни было толкования? А ведь всем вам известно, что все тексты нуждаются в толковании. Потому мы и отлучили его от общины, и с тех самых пор он строит против нас козни. Но мы скорее умрем, чем откажемся от Талмуда, который дорог нам пуще зеницы ока. Даже если вы приговорите Талмуд к сожжению во Франции, его продолжат изучать в остальном мире, ведь мы, евреи, рассеяны по свету. В ваших руках наши тела, но не души [35].