История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Вслед за установлением этого принципа, вызвавшего горячие споры, шел вопрос о форме правления, по которому, к счастью, не возникло пререканий. Неприкосновенный король, единственный обладатель исполнительной власти, осуществляющий ее через ответственных министров и разделяющий законодательную власть с двумя палатами, аристократической и демократической, был единогласно принят всеми. Конфликт разгорелся из-за верхней палаты. Талейран и его соратники хотели, чтобы при реставрированной монархии всё влияние принадлежало Сенату, состоявшему из знаменитых деятелей Революции и Империи. Это было наиболее желательно, ибо члены Сената достаточно привыкли к подчинению, чтобы не стеснять королевскую власть, и достаточно прониклись чувствами Французской революции, чтобы противостоять эмиграции. Поэтому Талейран побуждал их прочно закрепить свое положение в новой Конституции, объявив себя наследственными пэрами. Император Александр полностью разделял его мнение в этом вопросе. Великодушный и воодушевленный государь постоянно имел при себе своего бывшего учителя Лагарпа, благодаря ему начал общаться с либеральными сенаторами и полностью разделял их взгляды. Ему была ненавистна мысль о помещении Франции под иго эмиграции, после того как она была избавлена от ига Империи, и он хотел использовать только Сенат – и для низложения Наполеона, и для связывания Бурбонов Конституцией.

Поощряемые в этих стремлениях искренней убежденностью, заинтересованностью и высочайшим одобрением, сенаторы не намеревались ничего делать наполовину. Они хотели, чтобы Сенат целиком составил верхнюю палату, а чтобы он не потерялся в ней при выдвижении пэров из эмиграции, хотели ограничить количество членов этой палаты нынешним числом сенаторов и предоставить только королю право заполнять пустовавшие места, право чрезвычайное ограниченное, ибо устанавливалось наследование пэрства. К политическим преимуществам они планировали добавить и денежные выгоды, присвоив себе в собственность дотацию, которая должна была разделяться поровну между живыми сенаторами. Впрочем, чтобы не показаться думавшими только о себе, сенаторы захотели также, чтобы нижнюю палату монархии составил нынешний Законодательный корпус, до его постепенного замещения.

Не имея времени и склонности заниматься вопросами такого рода, Талейран в деле связывания Бурбонов положился на Сенат, предоставив сенаторам составлять новую Конституцию, а Монтескью – с ними спорить. Аббат не мог сдерживать своего гнева, когда при нем формулировали принцип национального суверенитета.

Однако он был не настолько слеп, чтобы открыто выдвигать противоположный принцип, ибо скорее можно было бы заставить планету вращаться в обратную сторону, нежели вынудить участников Революции признать, что суверенен один король, нация ему подчинена и имеет право только на его хорошее обращение, подобно тому как животные, к примеру, имеют право не претерпевать от человека бессмысленные страдания. Не переставая гневаться и негодовать то по одному, то по другому поводу, Монтескью так и не решился выступить открыто и оспорить принцип соглашения между монархией и нацией. Вместо того чтобы отвечать ему, сенаторы действовали. Относясь к Монтескью как к спесивцу и предвестнику других, еще худших представителей партии, они поспешили записать в проекте Конституции всё, что устраивало их.

Следует добавить, что наибольшего ожесточения споры достигли 5 апреля, в день, когда маршалы вели в Париже переговоры о регентстве Марии Луизы, повергшие роялистов в величайшую тревогу. Провозглашение Сенатом Бурбонов, на любых условиях, стало бы неоценимым преимуществом. «Покончим с этим, – сказал Талейран Монтескью, – пусть единственная признанная власть удалит Бонапартов и призовет Бурбонов, а уж мы потом постараемся либо избавиться от докучливых затруднений, либо стерпеть их».

«Провозглашайте Бурбонов, – сказал он сенаторам, – и навязывайте им любые условия. Если условия им не подойдут, они откажутся от короны, но только они и не подумают отказаться. Они примут корону на любых условиях, и мы выскользнем из рук безумца, засевшего в Фонтенбло».

Советы Талейрана были превосходны для того, чтобы отсрочить трудности, но не решить их, тем не менее они помогали выйти из нынешнего затруднительного положения. Сенат им последовал, и на следующий день, 6 апреля, в то время как маршалы возвращались в Фонтенбло, чтобы просить Наполеона о безусловном отречении, Сенат проголосовал за Конституцию, основанную на уже изложенных нами положениях.