Гренобль был охвачен смятением. Узнав об уходе 7-го полка, Маршан приказал закрыть городские ворота и отдать ключи ему на хранение, что не помешало некоторым замешкавшимся солдатам попрыгать с укреплений и присоединиться к товарищам. Потрясенные дворяне попрятались по домам; буржуа, раздираемые радостью отмщения и страхом перед грозившими Франции несчастьями, едва показывались. Предоставленные себе простые жители города и офицеры на половинном жалованье метались по улицам с криками «Да здравствует Император!». Доведенные до последней степени возбуждения известием о событии в Ла-Мюре, люди бросились к городским воротам и, обнаружив их запертыми, столпились на укреплениях, нетерпеливо высматривая вдали колонну с острова Эльба.
Когда Наполеон показался ввиду Гренобля, толпа разразилась радостными криками. Народ, собравшийся на укреплениях, бросился к воротам, пытаясь их открыть, а снаружи их пыталась выломать толпа крестьян. Ворота уступили этому двойному натиску и обрушились в ту самую минуту, когда во главе своих солдат появился Наполеон. Он с величайшим трудом пробрался через теснившиеся толпы и остановился в гостинице «Три дофина».
Когда стало известно о его приближении, власти города исчезли. Маршан уехал в департамент Монблан, чтобы собрать там остатки войск и попытаться до последней минуты выполнять свои обязанности. Префект, смущенный своими прежними отношениями с Наполеоном, бежал из страха, что если увидит его, то преступит свои обязанности. Фурье направился в Лион, велев извиниться перед своим бывшим повелителем за столь внезапный отъезд. Наполеон не захотел остановиться ни в префектуре, ни в здании военного округа и остался в гостинице, поставив себе в этой экспедиции за правило всюду оплачивать свои расходы, дабы отличаться от Бурбонов, визиты которых становились тяжким бременем для посещаемых ими провинций.
Устроившись в скромных покоях, Наполеон стал принимать тех, кто ему представлялся, и провел вечер в беседах с мэром, муниципальными властями и войсковыми командирами, время от времени показываясь в окно, чтобы удовлетворить нетерпение народа. Официальный прием властей департамента, равно как и смотр войск, он отложил на следующий день.
Первую половину утра 8 марта Наполеон потратил на приказы, организуя свое правление в завоеванных краях, а затем принял представителей гражданских, судебных и военных властей. Все они, поздравляя его с успехом и предрекая еще более полный триумф в движении на Париж, радовались, что он вернулся, чтобы восставить попранные принципы Революции. Между тем, заверяя его в своей преданности, все смело говорили, что он должен подготовить новое правление, совершенно отличное от предыдущего, правление мирное и либеральное. Хотя почтение к едва восстановленной власти Наполеона было велико, с ним говорили уже не как с всесильным властелином, а как с главой свободного государства. На лицах, по-прежнему выражавших любопытство и восхищение, не обнаруживалось более униженной покорности, появлявшейся прежде при всяком появлении императора.
Наполеон не выказывал ни смущения, ни недовольства, был спокоен, безмятежен и будто сразу вжился в новую роль. Всем, кто с ним беседовал, он говорил, что потратил десять месяцев на размышления о прошлом и постарался извлечь из него полезные уроки; что нанесенные ему оскорбления вовсе его не разгневали, но научили многому. Теперь он понимает нужды Франции и попытается их обеспечить, понимает, что мир и свобода стали настоятельной потребностью времени, и сделает их правилом своего правления. Прежде он любил величие и слишком увлекался завоеваниями, но не он один виноват: покорность Европы и готовность органов власти предоставить ему солдат и сокровища Франции, а также рукоплескания самой Франции способствовали его увлечению, которое стало всеобщим. Искушение сделать Францию властительницей народов извинительно, и нужно себе его простить, но более к нему не возвращаться. Он не подписал бы Парижский договор, ибо без колебаний сошел с трона, чтобы не отнимать у Франции то, чего не сумел ей дать, но, поскольку соблюдение договоров есть правило всякого законного правительства, он принимает Парижский договор и положит его в основу своей политики. Он надеется посредством подобного заявления сохранить мир и уже написал тестю. У него есть все основания надеяться, что это сообщение обеспечит ему содействия Австрии; он намерен вновь написать в Вену и рассчитывает на скорый приезд в Париж жены и сына.