История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Тем не менее военный министр выказал величайшее усердие и активность и совершенно серьезно предложил вышеперечисленные меры в качестве верных средств спасения. Ему предоставили действовать, ибо он, в конечном счете, умел передвигать войска лучше, нежели прочие чиновники, окружавшие монарха. Не ведая о случившемся в Ла-Мюре и Гренобле, не теряли надежды на верность войск и, чтобы лучше ее обеспечить, решили поместить при принцах популярных и уважаемых в армии командиров. Маршал Ней, командующий во Франш-Конте, был выбран в компанию герцогу Беррийскому. Маршал Макдональд, командующий в Бурже, получил приказ тотчас отправляться в Ним на помощь герцогу Ангулемскому. Оба маршала, бывшие переговорщиками Наполеона в Фонтенбло, казалось, прекрасно подходили для того, чтобы ему противостоять. Никто не сомневался, что Макдональд исполнит свой долг с несгибаемой честностью. Что до Нея, хоть и было известно, что он недоволен двором и потому удалился в свое имение, предполагали, что он с трудом может представить себе возвращение Наполеона, особенно при воспоминании о сценах в Фонтенбло, и надеялись, что все его страсти при виде грозного призрака пробудятся.

Наконец, чтобы обеспечить графу д’Артуа еще одного помощника, и помощника весьма ценного, выбрали герцога Орлеанского. Принц, хоть и вел себя сдержанно, вновь пробудил к себе, как мы говорили, недоверие эмигрантов. Но он был приятен и военным, помнившим о его услугах в республиканских армиях, и приверженцам конституционных идей, которым нравилось, что их взгляды разделяет член королевской семьи. Такого рода популярность, которой герцог Орлеанский и не думал злоупотреблять, задевала двор, и Людовик XVIII был не прочь от него избавиться, придав его графу д’Артуа, который в свою очередь был не прочь иметь рядом с собой Бурбона-военного.

Кандидатура герцога была принята с такой же легкостью, как и все остальные, и военному министру поручили незамедлительно распорядиться о движениях войск и снаряжения, проистекавших из принятого решения. Договорились, что граф д’Артуа отбудет в Лион прямо в ночь на 6 марта. Герцога Орлеанского вызвали в Тюильри, чтобы сообщить ему новость, которую держали в тайне, и передать из уст самого короля приказы, его касавшиеся. Будучи убежден, что задуманные для обороны Лиона меры окажутся запоздалыми и недейственными, герцог Орлеанский не чувствовал склонности к предложенной ему миссии и пытался убедить короля оставить его в Париже, где в случае его отъезда не останется ни одного принца крови и где его общепризнанная популярность может стать полезной. Но он просил как раз о том, чего король меньше всего желал, и ему пришлось подчиниться и уехать. Своими советами герцог добился только того, что в Париж вызвали герцога Беррийского, подумав, что надо и в самом деле оставить при короле одного из племянников. Вследствие этого в Безансон было решено отправить одного маршала Нея. Маршал, находившийся в своем имении, был тотчас вызван в Париж телеграфом.

Приняв военные меры, созвали остальных министров, чтобы заняться мерами политическими. Впечатление, произведенное на министров известием, оказалось таким же, то есть крайне сильным. Оно было смешано с долей раскаяния у тех, кто помнил о совершенных ошибках, у других же сопровождалось только сожалением о чрезмерной мягкости, то есть, по их словам, слабости.

И потому они хотели компенсировать недавнюю слабость величайшей энергией в нынешних обстоятельствах. Не раздумывая и не отдавая себе отчета в важности поступка, который намеревались совершить, министры составили ордонанс на основании 14-й статьи хартии, предписав всякому гражданину схватить Наполеона живым или мертвым, и если живым, то сдать военной комиссии, которая незамедлительно применит к нему существующие законы, то есть приговорит к расстрелу. Ордонанс был выпущен не только против Наполеона, но и против сообщников и пособников его предприятию. Довольно было установления его личности для немедленного осуждения и казни.

К этому диктаторскому акту, которому предстояло сделаться роковым для династии, добавили другой, законный и необходимый: решили созвать палаты, которые распустили до 1 мая. Не было ничего уместнее, чем собрать их вокруг короля и совместно принять защитные меры, требуемые обстоятельствами, противопоставив Наполеону, представлявшему военный деспотизм, законного монарха в окружении всего аппарата конституционной свободы. Палаты призывались собраться в самые короткие сроки, а их членов, присутствовавших в Париже, приглашали явиться немедленно, дабы начать заседания, как только они соберутся в достаточном количестве.