Не приняв смелого решения, предложенного Даву, Фуше и правительство на несколько дней отдались на волю событий. Несчастная палата представителей, смутно ощущая собственную слабость и начиная понимать, что между сопротивлением с Наполеоном во главе и сдачей на почетных условиях Бурбонам нет середины, пыталась уйти от своих страхов и сожалений, предавшись обсуждению проекта конституции. «Но к чему нам ввергаться в лабиринты подобной дискуссии? – говорили многие разумные люди. – Разве у нас нет конституции, в которой довольно изменить несколько статей и которая спасает нас от соперничества партий, определяя и форму правления, и выбор государя? Разве не предоставляет нам эта конституция, вместе с государем, которого провозглашает, и капитальное преимущество единения с армией?» Это чувство разделялось большинством. Одни предлагали Конституцию 1791 года, другие – нечто близкое к республике. Как всегда случается в партиях, степень усердия бонапартистов была различной. Основная масса довольствовалась Наполеоном II без Наполеона I, но преданное меньшинство считало отказ от Наполеона I изменой и приписывало измену Фуше. Феликс Депорт, входивший в это меньшинство, явился наутро 28 июня в исполнительную комиссию, резко окликнул Фуше и в горьких выражениях высказал ему, что он предал доверие палат, протянув руку Бурбонам. Придя поначалу в замешательство, Фуше быстро оправился и отвечал: «Не я изменил общему делу, а сражение в Ватерлоо. Английская и прусская армии быстро приближаются, и у нас нет средств им сопротивляться. Они ни за что не хотят ни Наполеона, ни кого-либо из членов его семьи! Что я могу с ними поделать? Если вы желаете знать, как и о чем я договариваюсь с генералами, вот мое письмо Веллингтону, прочтите его». И Фуше действительно дал ему почитать письмо. В простоте душевной поверив, что все переговоры сводятся к одному письму, Депорт счел себя удовлетворенным и, попросив, получил разрешение рассказать о нем ассамблее. Тотчас отправившись в палату представителей, он зачитал письмо, которое не было ни осуждено, ни одобрено, но несколько успокоило воображение депутатов и ненадолго отодвинуло весьма распространившуюся мысль о черном предательстве.
В эту минуту прислали свое донесение представители, посланные в Лаон навстречу французской армии. Генерал Мутон-Дюверне, которому поручили это донесение, обрисовав беспорядок, поначалу царивший в армии, рассказал, что она вскоре воссоединилась вокруг корпуса Груши; что она считает, что ее предали, но в то же время мысль сражаться за Наполеона II возвращает ей усердие;
что солдаты воодушевляются при этом имени и готовы исполнить свой долг, но помимо оказания помощи снаряжением, в котором армия остро нуждается, ее необходимо подбодрить. В ответ на эту речь со всех сторон послышались возгласы о том, что после Наполеона I еще осталась Франция, которая в тысячу раз важнее одного человека, кем бы он ни был; что нужно составить для армии прокламацию, поблагодарить ее за то, что она сделала, просить продолжать усилия ради страны и сразиться еще раз за национальную независимость и свободу под стенами Парижа, где она найдет представителей, готовых умереть вместе с ней ради этих священных благ. В соответствии с этим планом и составили обращение, поставили его на голосование, приняли и вручили пяти представителям, которым надлежало доставить его в армию. Ассамблея делала что могла, но этого было мало. При всей ее добросовестности было невозможно заменить имя и, главное, руководство, которого она лишила армию, подменив Наполеона I Наполеоном II.
Представителям с прокламацией предстоял недолгий путь, ибо 29 июня армия уже начала показываться под стенами столицы. Английские и прусские войска с силой теснили ее и даже угрожали отрезать от Парижа. Веллингтон и Блюхер поначалу колебались, подумывая занять несколько крепостей, прежде чем вторгаться во Францию, дабы обезопасить свое движение и дать время восточной колонне подойти на линию. Но все колебания прекратились, когда стало известно об отречении Наполеона и последовавшем за этим глубоком волнении. Продолжая опасаться, что отречение – лишь притворство, они догадывались, какое замешательство охватило правительство, и решили двигаться на Париж правым берегом Уазы и по возможности опередить французскую армию, двигавшуюся левым берегом. Маршал Блюхер, возглавлявший движение, должен был постараться захватить мосты через Уазу; английская армия обещала поддержать его, как только сможет. Герцог Веллингтон, обладавший бо́льшим для гентского двора авторитетом, ибо был англичанином, генералом-победителем и выдающимся политическим умом, передал двору, чтобы он покинул Бельгию и направлялся в Камбре. Задерживаясь из-за снаряжения и особенно понтонного экипажа, чрезвычайно обременительного в перевозке, Веллингтон сильно отстал от Блюхера, который в своем нетерпении не желал никого ждать.