История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

При виде генерала Беккера Фуше спросил у него самым требовательным тоном, доставлено ли известие об отъезде Наполеона. Генерал отвечал, что Наполеон готов к отъезду, но прежде счел должным обратиться к временному правительству с последним сообщением. Фуше выслушал рассказ Беккера в ледяном молчании и взял слово, едва генерал закончил. Герцогу Отрантскому понадобилось несколько мгновений, чтобы подготовить ответ, ибо если он и получил надежду на спасение Франции, ему не хотелось, чтобы она была спасена руками Наполеона. Ради справедливости следует добавить, что Фуше, не рассчитывая на успех военных планов Наполеона, достоинства которых был не в состоянии оценить, и видя в них новый приступ того, что называл безумством, опасался, что в случае провала этих планов недоверие неприятельских генералов, считавших отречение уловкой, оправдается и они, получив подтверждение своих подозрений, отыграются на Париже. «Почему вы взялись за подобное поручение? – сурово спросил он генерала Беккера. – Разве вам не известно наше положение? Почитайте донесения генералов (с этими словами он бросил на стол связку писем), почитайте их и увидите, что войска возвращаются в беспорядке, неспособные нигде удержаться, и единственное оставшееся у нас средство – любой ценой добиться перемирия. Наполеон ничего не переменит в положении вещей. Его новое появление во главе армии будет стоить нам нового разгрома и разорения Парижа. Пусть уезжает, ибо от нас требуют его выдачи и через несколько часов мы уже не сможем отвечать за его безопасность».

Ни один из коллег Фуше не добавил к сказанному им ни слова. Расспросив генерала о лицах, встреченных в Мальмезоне, и узнав, что там находится и Маре, Фуше воскликнул, что отлично понимает, откуда исходит удар, и написал для Маре записку, в которой повторил, что Наполеону крайне опасно откладывать отъезд даже на час.

Генерал Беккер со всей поспешностью возвратился в Мальмезон, нашел Наполеона по-прежнему одетым в мундир, с приготовившимися адъютантами, ожидающим лишь ответа на послание, чтобы вскочить на лошадь. И хотя доставленный ответ не удивил Наполеона, он всё же огорчил его и даже разгневал. Но вскоре, увидев, что от него не хотят даже последней услуги, какой бы великой и надежной она ни была, он покорился и вспомнил, как воспротивились ему маршалы в 1814-м, когда он мог сокрушить войска союзников в Париже. Второй раз за пятнадцать месяцев фортуна предоставляла ему возможность разгромить неприятеля, и второй раз за ним отказывались идти, выказывая в его отношении сомнения, недоверие и раздражение!

С этой минуты Наполеон думал только об отъезде. Его спутники по изгнанию были выбраны: Бертран, Савари и Гурго. К ним должен был присоединиться и Друо, но его сочли способным командовать Императорской гвардией после отъезда Наполеона, и он был вынужден принять командование. Сам Наполеон предписал ему так поступить. Он сожалел о Друо, но не отчаивался вновь свидеться с ним в Америке, как и с графом Лавалеттом и некоторыми другими, на кого рассчитывал. Его мать, братья и королева Гортензия также намеревались перебраться к нему.

Поскольку все приготовления были завершены, Наполеон решился к вечеру ехать. Он не думал обеспечить себя денежными средствами и вверил Лаффиту четыре миллиона золотом, случайно обнаруженные в армейском фургоне. Гортензия убеждала его взять бриллиантовое колье, чтобы всегда иметь под рукой средства, которые легко скрыть. Наполеон отказывался, но она со слезами настаивала, и он позволил ей спрятать бриллианты в его одежде. В пять часов (29 июня 1815 года), обняв мать, братьев, Гортензию и генералов, Наполеон сел в карету и направился на Рамбуйе, удаляясь от Парижа, куда ему суждено было возвратиться только двадцать пять лет спустя, в катафалке, перевезенном в Дом инвалидов королем из Орлеанского дома.

В то время как Наполеон покидал Францию, где его пребывание было столь недолгим и привело к столь печальным последствиям, сообщение о его отъезде доставили в исполнительную комиссию и палаты. В палате представителей, где уже не возникало сомнений относительно того, на что следует надеяться, за чтением послания последовало мучительное оцепенение, ибо все осознали, что Наполеон уехал навсегда, что в скором времени разделить его участь придется и им, и одним суждено забвение или изгнание, а другим – смерть.