История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

В таком ужасном состоянии он стал абсолютно невидимым для своих тюремщиков. Несчастного Хадсона Лоу охватил ужас, словно серьезная болезнь и скорбное выражение лиц всех обитателей Лонгвуда были всего лишь уловкой, чтобы скрыть попытку побега. У караульного офицера – он вел себя очень тактично – подобных подозрений не было, и он пытался убедить губернатора, что болезнь настоящая и нет нужды мучить великого пленника попытками его увидеть. Хадсон не успокоился, тем более что комиссары тоже испытывали те же сомнения. Австрия отозвала Штюрмера, ибо было ясно, что Англия никогда не позволит своей жертве сбежать, а присутствие австрийского посланника поставит страну в неудобное положение, когда ей придется отвечать перед общественным мнением за обращение с зятем Франца II. Бальмен женился на дочери Хадсона Лоу и в целом разделял его мнение. Моншеню, французский посланник, во что бы то ни стало хотел удостовериться в присутствии пленника и развеять свои сомнения. Узнав о его подозрениях, Лоу приказал офицеру взломать дверь в покои больного, если потребуется, ибо его не видели уже пятнадцать дней. Караульный офицер повел себя со всей деликатностью. Он рассказал Маршану и Монтолону о проблеме и заверил их, что не собирается ломать дверей, но попросил дать ему возможность увидеть Наполеона. Монтолон, который в отличие от гофмаршала не считал, что эти разногласия оскорбляют честь Наполеона, пришел к взаимопониманию с офицером. Он поставил его на улице за окном, которое немного приоткрыл, когда больного переносили с одной кровати на другую. Офицер различил благородное лицо страдальца и немедленно написал губернатору, что в Лонгвуде разыгрывается вовсе не комедия.

Не успел несчастный губернатор избавиться от одной причины для страха, как появилась другая. Поначалу он опасался побега, а теперь корил себя за то, что позволит пленнику умереть без должной помощи. Он потребовал, чтобы вместе с доктором Антомарки за Наполеоном наблюдал островной врач. Антомарки, обеспокоенный собственной ответственностью, тоже хотел заручиться поддержкой одного-двух врачей. Но Наполеон отказался, не желая, чтобы его мучили лекарствами, в действие которых не верил. Однако на Святой Елене в составе 20-го полка служил доктор, пользовавшийся всеобщим уважением. Наполеон уступил уговорам друзей и согласился принять его, причем сделал это весьма любезно, но повторил то, что не раз говорил о своем здоровье, – это проигранное сражение. Потом он притворился, что одобряет новые предписания, но не стал их выполнять, желая умереть спокойно.

В последние дни апреля надежды уже не осталось, и Наполеон, понимая, что конец близок, решил составить завещание. Лаффит по-прежнему хранил четыре миллиона с процентами, и какую-то сумму Наполеон доверил Евгению. Он получил 500 тысяч франков из этой суммы с помощью Лас-Каза, когда тот вернулся в Европу, и у него всё еще оставался резерв в 350 тысяч франков золотом, который он привез с собой на Святую Елену. Этот резерв он распределил между Монтолоном, Бертраном, Маршаном и другими соратниками с тем, чтобы обеспечить их возвращение в Европу и расходы на первое время. Из четырех миллионов, хранившихся во Франции, он оставил два Монтолону, 700 или 800 тысяч Бертранам и около 500 тысяч Маршану. Последнему он также подарил бриллиантовое ожерелье королевы Гортензии и назначил его душеприказчиком вместе с Монтолоном и Бертраном в знак признательности за неизменную преданность. Он оставил также небольшое наследство другим слугам в соответствии с их положением. Хотя ему не очень нравился доктор Антомарки, но в благодарность за заботу Наполеон оставил ему 100 тысяч франков. Не забыл он и аббата Виньяли, единственного оставшегося на Святой Елене католического священника. Он даже вспомнил слуг-китайцев, которые верно ему служили.

Позаботившись по возможности обо всех, Наполеон собрал все принадлежавшие ему ценности и оставил их в качестве памятных подарков сыну, матери, сестрам и братьям. В завещание он также добавил выражения любви к Марии Луизе. Наполеон давно понял истинную цену этой принцессы, но хотел почтить в ней мать своего сына.