История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

К этим событиям прибавились еще более многозначительные. Согласившись в принципе на несменяемость судей, король сохранил за собой возможность, проверив весь состав магистратуры, наделить инвеститурой или отказать в ней тем, кто служил ныне. Вследствие этого судьи всех уровней с тревогой ожидали решения своей участи и пребывали в состоянии зависимости, которая могла пагубно сказаться на тех, кто судился, особенно на тяжбах из-за государственного имущества. Перед тем как разойтись, палаты потребовали положить конец неопределенности, и в январе 1815 года правительство приступило к реформе, начав с Верховного суда. Сместили Мюрера с должности первого председателя из-за его личных дел, а Мерлена – с должности генерального прокурора из-за того, что он вотировал за казнь Людовика XVI. Их сменили соответственно Сез и Мурр. Перемены были неизбежны, но революционная партия немедленно увидела в них проявление враждебности, поскольку действия сопровождались самыми недобрыми речами. Чтобы прощать друг другу, партии должны были обладать духом справедливости, которым не были наделены вовсе.

Из всех происшествий того времени самым досадным и вызвавшим наибольшую огласку стал процесс против генерала Экзельмана. Мы уже рассказали, какого рода преступление вменялось в вину знаменитому генералу. Среди конфискованных у лорда Оксфорда писем, предназначавшихся неаполитанскому двору, нашли письмо Экзельмана, в котором тот заверял Мюрата в совершеннейшей преданности и в том, что многие французские офицеры его поддержат, если возникнет угроза его трону. Публика знала, что французский двор старается добиться низложения Мюрата, но война против него не объявлялась, а потому перехваченное письмо не содержало ничего противного воинской дисциплине. В худшем случае можно было упрекнуть генерала в недостатке приличия, но никак не в нарушении долга. Так же рассудил и генерал Дюпон, ограничившись объявлением Экзельману выговора и предписанием соблюдать сдержанность в будущем. Но Дюпона в военном департаменте сменил маршал Сульт, обещавший восстановить в армии дисциплину и вернуть в ее ряды верность и повиновение. И одним из средств, которое он намеревался использовать, стало возобновление забытого дела генерала Экзельмана. Дав почувствовать свою власть одному из самых популярных генералов, Сульт надеялся припугнуть остальных. Он перевел Экзельмана на половинное жалованье и предписал ему отправляться в родной город Бар-сюр-Орнен, в свое рода изгнание.

В то время офицеры на половинном жалованье оспаривали право военного министра назначать им местопребывание. Они говорили, что коль скоро не имеют должности, а значит и обязанностей, исполнение которых требует их присутствия в определенном месте, то вольны сами выбирать, где жить. Военный министр, со своей стороны, утверждал, что может этого требовать, и имел на то некоторые основания, ибо при нынешнем положении вещей и при склонности незанятых офицеров собираться в Париже важно было иметь возможность разогнать их простым административным предписанием. Такое предписание не раз повторялось, но довольно часто не выполнялось, и офицеры на половинном жалованье продолжали стекаться в столицу, где вели самые неподобающие и бунтарские речи, а попытка решить вопрос за счет такого выдающегося военного, как генерал Экзельман, вменив ему в вину столь смехотворное преступление, оказалась оплошностью.

Экзельман не отказался повиноваться предписанию, он лишь ограничился тем, что попросил отсрочки, сославшись на состояние жены, только что родившей и нуждавшейся в уходе. Было бы разумнее довольствоваться его половинчатым согласием и не провоцировать открытого неповиновения. Но Сульт настоял на своем и потребовал незамедлительного отъезда генерала. Тот, подстрекаемый друзьями, категорически отказался повиноваться. Тогда маршал, не принимая во внимание состояния молодой жены, приказал арестовать Экзельмана. Препровожденному в Суассон генералу удалось скрыться от своих стражей, и он написал министру, требуя суда и обещая отдаться в руки властям, как только назначат день суда.

Происшествие произвело на военных и бо́льшую часть публики живейшее впечатление. Поведение маршала Сульта, бывшего ревностного служителя Империи, сделавшегося не менее ревностным служителем Бурбонов и гонителем своих старых товарищей в куда большей степени, чем генерал Дюпон, глубоко возмутило всех. Пошли разговоры о насилии в отношении одного из самых блестящих армейских офицеров, о причиненном его молодой жене беспокойстве – и всё это только за то, что генерал напомнил о себе Мюрату, своему бывшему командиру и благодетелю.