История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Военные, самый опасный из всех равнодушных и враждебных классов, чувствовали, что правительство зависит только от них и будет свергнуто, как только они этого захотят. Революция 1814 года, совершенная восставшей Европой против вождя, злоупотребившего своим гением и доблестью своих солдат, казалось, была направлена именно против французской армии. Обласканная Бурбонами в лице своих командиров, армия вскоре обнаружила, что от правительства ее отделяет пропасть, какая только может разделять защитников родной земли и тех, кто хотел ее захватить. И тогда (единственный раз на нашем веку) она решила сыграть политическую, революционную роль. «Вон эмигрантов!» – призывали молодые офицеры, собиравшиеся в Париже. Придет ли Наполеон возглавить их, чего они пламенно желали (не понимая, увы, чего хотят), не придет ли, военные были полны решимости свергнуть правительство своими руками, и как можно скорее. Офицеры без должностей заявляли об этом вслух, и их слова встречало молчаливое или открытое одобрение офицеров на действительной службе, готовых им содействовать. Что до солдат, их чувства сомнений не вызывали, ибо после массового дезертирства молодежи в 1814 году ее место заняли вернувшиеся из плена и отдаленных гарнизонов старики, враждебные Бурбонам и преданные Наполеону.

Усилий одного военного министра было совершенно недостаточно, чтобы победить подобные настроения, и маршал Сульт, которого выбрали в надежде, что он сумеет одержать верх над этими настроениями, потерпел полную неудачу. Не могли офицеры всех званий, тысячами собиравшиеся в Париже, не подумать от слов перейти к делу. Хотя их было довольно много, чтобы самим попытаться осуществить переворот, они чувствовали, что результат будет вернее, если на их сторону перейдут некоторые их товарищи, обладавшие командными должностями и располагавшие войсковыми корпусами.

Обстоятельства играли бунтовщикам на руку, ибо некоторые из их наиболее известных товарищей командовали невдалеке от Парижа. Блестящий офицер Лефевр-Денуэтт возглавлял кавалерию гвардии, расквартированную в департаменте Нор. Братья Лаллеманы, офицеры высочайшего достоинства, весьма враждебно настроенные к Реставрации, командовали в департаменте Эна и в Ла-Фере. Наконец, один из первых дивизионных генералов Империи, граф Друэ д’Эрлон, сын бывшего начальника почты Варенна, командовал 16-м военным округом в Лилле. Вчетвером они могли собрать 15–20 тысяч человек, привести их в Париж, соединить с несколькими тысячами собравшихся там офицеров и, поскольку в столице опасаться было некого, кроме королевского дома, попробовать все-таки добиться успеха. Тем не менее, несмотря на столь грозные для правительства обстоятельства, успех военных был не так обеспечен, как им мнилось, что и показали вскоре события: к великому счастью, чувство повиновения во французской армии таково, что войска не просто увлечь, даже в направлении их искренних страстей, если это противоречит их долгу.

Но недовольные офицеры были полны уверенности в себе. Они сговорились и, отлично понимая, что важным условием успеха в предприятии может стать какое-нибудь громкое имя, решили заручиться поддержкой попавшего в опалу великого воина – маршала Даву. Суровый и степенный маршал, самый твердый блюститель воинской дисциплины, не годился для заговоров. Однако то, как с ним обошлись, глубоко его оскорбило: обхождение было действительно неслыханным, ибо маршала сослали за оборону Гамбурга, одну из самых памятных в истории. Поэтому он не оттолкнул обратившихся к нему молодых и бойких генералов. Как и они, Даву был склонен считать Бурбонов чужаками и льстил себя надеждой, что может одним словом, посланным на остров Эльба, вызвать Наполеона и сделать его вновь главой Империи. Не взяв на себя никаких обязательств перед молодыми заговорщиками, маршал выказал им достаточно сочувствия, чтобы внушить уверенность, что поддержит их, и обрадованные появлением такого союзника молодые генералы, болтливые, как любая молодежь, вовсе не старались держать свои надежды в секрете.