История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

Все эти вопросы дворам Пруссии и Англии предстояло уладить в дальнейшем. А пока следовало использовать основное следствие Потсдамского соглашения, то есть присоединение Пруссии к коалиции. Поэтому австрийцы и русские всячески торопили Гаугвица с отъездом. Император же Александр, после десятидневного пребывания в Берлине, 5 ноября отбыл в Веймар, чтобы навестить свою сестру, великую герцогиню [Марию Павловну], принцессу высоких добродетелей, обитавшую в этом городе в окружении прекраснейших германских гениев и весьма довольную благородным общением, какового она и была достойна. Отъезд Александра сопровождался обычным в таких случаях интересом: в его лице провожали молодого героя, бросившего вызов величайшим опасностям ради торжества общего дела королей.

Посланник Лафоре и гофмаршал Дюрок пребывали, между тем, в полной заброшенности, двор обращался с ними с оскорбительной холодностью. Хотя русские и обещали сохранить Потсдамское соглашение в глубокой тайне, но, не сумев сдержать удовлетворения, они дали всем понять, что Пруссия бесповоротно перешла на их сторону. Их радость, к тому же, была довольно красноречива, а в соединении с началом военных сборов и необычной активностью старого герцога Брауншвейгского она свидетельствовала о том, что пребывание Александра в Потсдаме завершилось успешно. Гарденберг вовсе не показывался французским переговорщикам, но Гаугвиц принимал их чаще. В ответ на их вопрос, как следует понимать обмолвки русских, он отпирался от любых предположений, распространенных в публике, признавая лишь существование плана, в котором, говорил он, для них нет ничего нового, ибо это план посредничества. Когда они пытались узнать, будет ли посредничество вооруженным, что означало принудительным

, он уклонялся, говоря, что требования его двора к Наполеону соответствуют требованиям момента. Когда они, наконец, спросили о предъявляемых условиях, он отвечал, что они справедливы, благоразумны, сообразны славе Франции и что он дал наилучшее тому доказательство, взявшись лично доставить их Наполеону.

Таковы были разъяснения, полученные от Берлинского кабинета. Единственное, что стало очевидно, это то, что Силезию открыли для русских, в наказание за переход французских войск через территорию Анспаха, и что Ганновер будет оккупирован прусской армией. Поскольку Франция держала гарнизон в крепости Гамельна, Гаугвиц, не сказав, будет ли приказ осадить крепость, обещал самое почтительное отношение к французам, добавив, что надеется на то же с их стороны.

Гофмаршал Дюрок понял, что в Берлине больше делать нечего, и отбыл в штаб-квартиру Наполеона. В это время, в конце октября – начале ноября, покончив с первой австрийской армией, Наполеон готовился, согласно своему плану, атаковать русских.

Когда он узнал о событиях в Берлине, то был весьма удивлен, ибо приказывал пройти через Анспах с чистой совестью, полагая сохраняющими силу прежние договоренности. Он решил, что недовольство Пруссии было неискренним и служило лишь прикрытием слабости этого двора в отношении коалиции. Но никакие предположения не могли поколебать его; в этих обстоятельствах император выказал всё величие своего характера.

Нам уже известен общий план операций. Из четырех атак на Французскую империю – с севера через Ганновер, с юга через нижнюю Италию, с востока через Ломбардию и Баварию – Наполеон рассматривал всерьез только две последние. Предоставив Массена заботу справиться с атакой через Ломбардию и удержать эрцгерцогов в течение нескольких недель, для себя он оставил самую важную, ту, что грозила Баварии. Воспользовавшись, как мы видели, расстоянием, отделявшим австрийцев от русских, он в результате беспримерного перехода окружил первых и отправил в плен во Францию. Теперь он собирался выступить против вторых и оттеснить их к Вене. В ходе этого движения планировали освободить Италию, а атаки, готовившиеся на севере и юге Европы, превратить в незначительные диверсии.