Пятый корпус Наполеон расположил на Омулеве, на некотором расстоянии от Варшавы. Поскольку Ланн по-прежнему болел, из Италии вызвали Массена, который не смог поладить с Жозефом в Неаполе. Наполеон вручил командование пятым корпусом ему. Сосредоточив войска за Пассарге и перед низовьями Вислы, прикрыв осаду Данцига, которая вот-вот должна была начаться, и имея возможность остановить всякое наступление на Варшаву угрозой Кенигсбергу, Наполеон мог ничего не опасаться. После присоединения к армии всех отставших и корпуса Бернадотта, подкрепленный гренадерами и вольтижерами Удино, он мог за два дня собрать 80 тысяч человек в одном из пунктов за Пассарге.
Возвращение в расположения ознаменовалось некоторыми движениями со стороны русских. Их ряды заметно поредели, у них оставалось лишь 50 тысяч боеспособных солдат. Между тем генерал Беннигсен, возгордившись, что не потерял в Эйлау всех солдат до последнего, и по своему обыкновению назвав себя победителем, хотел придать своему хвастовству видимость правды. Узнав, что французская армия отошла за Пассарге, он покинул Кенигсберг и выставил мощные колонны вдоль этой реки, особенно в ее верхнем течении, у Гуттштадта, напротив позиций Нея. Беннигсен просчитался, ибо лишенный чести сражаться в Эйлау неустрашимый маршал сурово встретил представшие перед ним корпуса и нанес им значительный урон.
Поскольку русские никак не успокаивались и выказывали явное намерение выдвинуться в верхнее течение Пассарге, Наполеон в первых числах марта принял решение произвести в нижнем течении показательное наступление, дабы внушить Беннигсену тревогу за безопасность Кенигсберга. Намерение это было исполнено 3 марта корпусами Сульта и Бернадотта, которые перешли реку, в то время как Ней в Гуттштадте жестоко потеснил корпус, направленный к верховьям Пассарге. Вследствие проведенной операции русские потеряли около двух тысяч человек и, увидев, что их линия отступления на Кенигсберг под угрозой, поторопились отойти и оставить в покое расположения французов.
Таковы были последние действия зимней кампании. Пришли надолго задержавшиеся холода; температура упала до 8–10 градусов мороза. В марте наступила погода, какой ожидали в декабре-январе. Солдаты жили в деревнях, что было большим облегчением для войск, не оставлявших бивачной жизни пять месяцев кряду, с октября по февраль. На аванпостах жили в бараках, материалом для сооружения и обогрева которых изобиловал этот лесной край. В ожидании регулярных поставок с Вислы пользовались найденными по деревням крестьянскими припасами. Некоторое количество вина и водки, найденное на Эльбинге, вернуло солдатам немного веселости. После первых дней они почувствовали себя лучше, чем на Нареве, ибо места были обильнее, а кроме того, они весьма надеялись по возвращении тепла одним сражением покончить с ужасной войной.
На Пассарге и Висле строились укрепления, дабы обеспечить позиции армии. Все мосты через Пассарге были уничтожены, кроме двух – для корпуса Бернадотта в Браунсберге и для корпуса Сульта в Шпандене. Оба моста были снабжены обширными плацдармами для перехода на другую сторону, ибо Наполеон непрестанно твердил, что линию легко оборонять только тогда, когда можешь пересечь ее сам, чтобы перейти в наступление против нападающих. Два моста на Висле – в Мариенбурге и в Мариенвердере – обеспечивали сообщение с войсками маршала Лефевра, направленными на осаду Данцига. Лефевр подошел к Данцигу и ожидал прибытия тяжелой артиллерии, захваченной в крепостях Силезии, чтобы приступить к великой осаде, которая должна была стать главной зимней операцией. В Сероцке, Праге и Модлине продолжалось строительство укреплений, призванных упрочить варшавскую позицию.
Все приказы Наполеон отдавал из маленького городка Остероде. Его солдаты, имевшие хлеб, картошку, мясо, водку, крышу над головой и дрова для обогрева, не страдали. Но офицеры, располагавшие лишь солдатской пищей и жилищами, даже при аккуратно выплачиваемом жалованье, терпели лишения. Однако если французы страдали, то русские страдали еще более, пребывая в чудовищной нищете. Их батальоны, которые в начале операций насчитывали до 500 человек, теперь сократились до 300, 200 и 150. Если русские и могли противостоять Наполеону, то лишь ценой уничтожения своей армии; они уже не могли сражаться в открытом поле. В Санкт-Петербург сообщали, от имени всех генералов, что без увеличения оставшихся сил по меньшей мере вдвое, они будут обречены на постоянное отступление. К тому же все русские офицеры, восхищаясь французской армией и в глубине души чувствуя, что сражаются куда более за Англию и Пруссию, нежели за Россию, желали мира и требовали его в полный голос.