В то же время Наполеону сообщили о высылке из Парижа бывшего члена Конвента Рикора. За последнего никто не ходатайствовал, никто из известных особ не просил его пощадить, ибо реакция захватила всех и никто не выказывал ни милости, ни человечности в отношении тех, кого называли
Узнав от Монжа и Лапласа, что ученый Бертолле, которого он чтил и которым особенно дорожил, испытывает денежные затруднения, император написал ему: «Мне стало известно, что вам нужно 150 тысяч франков. Я приказал моему казначею передать эту сумму в ваше распоряжение и весьма рад, что нашел случай быть вам полезным и представить вам доказательство моего уважения» (Финкенштейн, 1 мая).
Он советовал своим братьям Луи и Жозефу, как следует править в Голландии и в Неаполе. Он упрекал Луи в потворстве партии оранжистов, в раздаче маршальских жезлов при отсутствии армии и учреждении орденов, которые тот жаловал едва знакомым французам и голландцам, не оказавшим ему никаких услуг. Жозефа Наполеон упрекал в слабости и беспечности, в том, что тот занимался более рассчитанными на эффект реформами, нежели усмирением калабрийцев. Он упрекал брата за то, что тот строит иллюзии относительно своего положения в Неаполе, обольщается тем, что его любят, в то время как он правит не более года. «Подумайте, что с вами сталось бы без тридцати тысяч французов в Неаполе. Когда вас будут
Таковы были различные занятия этого необычайного гения среди заснеженной Польши. Он входил во всё, надзирал за всем, стремился управлять не только своими солдатами и агентами, но и умами; желал не только действовать, но и думать за всех; склонялся чаще к добру, но порой увлекался злом, как случается с тем, кто может всё и не находит препятствий собственным побуждениям. Он то пресекал реакцию и преследования, то унижал свое величие преследованием женщины, будучи уязвлен, в зените невероятной славы, уколами ее враждебных речей! Однако будем справедливы к воле, которая осуществила столько чудес, и осуществила их нашими руками, употребила плодотворную энергию на преобразование французского общества и реформирование Европы, принесла в мир наше могущество и наши принципы, и если не оставила нам преходящего могущества, то оставила непреходящую славу, а слава, случается, возвращает и могущество.
IX
Фридланд и Тильзит
В то время как Наполеон, расположившись в низовьях Вислы, ожидал среди заснеженной Польши возвращения весны для продолжения наступления, недавно вовлеченный в раздоры Запада Восток доставлял полезную помощь его армиям и обеспечивал блестящий успех его политике.
Как мы видели, султан Селим начал с низложения господарей Валахии и Молдавии – Мурузи и Ипсиланти – явно преданных русской политике. Но поскольку представитель Российской империи Италинский требовал возвращения господарей, грозя немедленным разрывом, султан уступил его угрозам и возвратил двух открытых врагов своей империи к управлению дунайскими провинциями. Требуя такой уступки, Россия ссылалась на Кайнарджийский договор, сообщавший ей некоторое право вмешиваться в управление Валахией и Молдавией. Покорившись, султан Селим написал Наполеону, заверяя его, что эта уступка вовсе не означает оставления союза с Францией, но является вынужденной мерой предосторожности ввиду ужасающего расстройства турецких военных сил. Наполеон тотчас отвечал ему, пожалел, обласкал, ободрил, предложил в помощь французскую армию из Далмации и французский флот Кадиса, готовый отплыть от испанских берегов к Дарданеллам, и отправил из Далмации нескольких офицеров инженерных и артиллерийских частей, чтобы помочь туркам в обороне Константинополя и Дарданелл.
Генерал Себастиани, искусно применявший имеющиеся в его распоряжении средства, не переставал ободрять султана и диван, желая довести Турцию до объявления войны русским. Он указывал на необыкновенные успехи Наполеона на Севере и от его имени обещал, если Порта возьмется за оружие, добиться отмены договоров, ставивших ее в зависимость от России, и, может быть, даже возвращения Крыма.
Султан Селим охотно следовал бы советам генерала Себастиани, но его министры разделились: половина из них, продавшись русским и англичанам, открыто предавала его, другая половина трепетала при мысли о бессилии, в какое впала Оттоманская империя.