Несколько дней, ушедших на мнимые переговоры, потратили самым деятельным и искусным образом. При содействии населения и французских артиллерийских офицеров возвели, как по волшебству, грозные батареи из трехсот орудий на Дворцовом мысе и в прибрежной части города. Константинополь с каждым часом принимал всё более грозный вид, прямо на глазах англичан открывались всё новые амбразуры, из которых показывались жерла пушек. У адмирала Дакворта было лишь семь кораблей и два фрегата; он видел пугающее количество артиллерии, а кроме того, был уведомлен, что заботами французов проходы через Дарданеллы также ощетиниваются пушками. Он уверился, что если совершит в отношении Константинополя бесцельное и непростительное варварство, то окажется с потерявшим управление флотом перед проливом, ставшим вдвойне опасным. Вследствие чего 2 марта, проведя одиннадцать дней в Мраморном море, адмирал поднял якорь, подошел в боевом порядке к стенам Константинополя на расстояние пушечного выстрела, но увидев, что не пугает турок, изготовившихся обороняться, решил бросить якорь у входа в Дарданеллы, предполагая пройти через пролив на следующий день.
Третьего марта английская эскадра вступила в тесную и опасную часть пролива Дарданеллы. Французские офицеры, отправленные в пролив, укрепили там усердие турок не менее успешно, чем в Константинополе: батареи были починены и лучше обслуживались. Английскую эскадру обстреляли огромными мраморными ядрами более двух футов в диаметре, которые при точном попадании могли быть весьма опасными. Благодаря северному ветру англичанам потребовалось лишь полтора часа на прохождение узкой части пролива, но большинство судов эскадры по выходе из него пребывали в состоянии, требующем срочного ремонта. Это второе прохождение через Дарданеллы стоило англичанам более двухсот человек убитыми и ранеными, потери весьма незначительной в сравнении с крупными сухопутными сражениями, но весьма существенной для морских боев.
Таков был конец предприятия, завершившегося неудачей вследствие недостатка средств, вовсе не свойственного в то время английской политике. Наполеон ощутил весьма естественную радость, ибо помимо благоприятного впечатления, произведенного на Европу Константинопольским делом, начатая турками война становилась полезнейшей для его войск предприятием.
Европа в ту минуту была весьма взволнована сражением в Эйлау, которое комментировали в самых разных красках. Одни ликовали, что удалось сопротивление французам, другие, и их было больше, ужасались тому, на каких условиях смогли оказать это недолгое сопротивление, ибо понадобилось отдать на растерзание целую армию, поставив ее у них на пути как физическую преграду, обреченную на уничтожение. Правда, впервые победа французов была не столь решающей, как обычно, особенно по видимости; но русская армия в тот кровавый день тем не менее потеряла треть своего численного состава, и генерал Беннигсен уже не мог ни предпринять каких-либо значительных операций, ни помешать предпринимаемым у него на глазах осадам. Наполеон располагал сотней тысяч боеспособных солдат, не считая войск, которые под защитой Великой армии приступили к осаде Данцига и завершали покорение крепостей Силезии.
В таком положении, которое должно было продлиться еще несколько месяцев, нашлось время для переговоров. С тех пор как Наполеон ощутил на себе воздействие естественных препятствий, и особенно после того как увидел Польшу вблизи, упоение, приведшее его на Вислу, несколько ослабело. Он признал, что русские с помощью климата стали опасным и неуступчивым врагом. Поначалу пораженный царившим в Познани энтузиазмом, Наполеон поверил, что поляки соберут для него стотысячную армию. Однако вскоре он увидел сельское население, равнодушное к перемене владычества, ибо при любом хозяине оно оставалось прикрепленным к земле и сбегало в австрийскую Польшу от ужасов войны. Он увидел воодушевленное городское население, готовое к беззаветной преданности, и более осторожную знать, ставившую условия, принимать которые было опрометчиво. Воинский набор не превысил пятнадцати тысяч новобранцев, собранных в двадцать батальонов, которым назначалось однажды покрыть себя славой при доблестном Понятовском, но в настоящее время еще неопытных и вызывающих насмешки французских солдат. Наполеон куда менее, чем прежде, склонялся к восстановлению Польши, узнав ее поближе. Поэтому он был более расположен выслушивать мирные предложения, не отказываясь при этом от своих притязаний, ибо был уверен, что с возвращением весны разгромит любые выдвинутые против него армии. В мирных переговорах он видел экономию времени и крови, ибо считал себя способным преодолеть любые опасности.