и испанские корабли, столкнувшись на выходе из Ферроля, поломали концы бушпритов и порвали паруса. Эти сами по себе незначительные происшествия довершили неприятности, через которые Вильнев уже прошел, и окончательно ввергли его в отчаяние.
Готовясь поднять паруса, он отправил приказания капитану Лальману. Тот должен был прийти в Виго 15–16 августа с превосходной дивизией из пяти кораблей и нескольких фрегатов. Вильневу довольно было передвинуться, чтобы соединиться с его дивизией и обеспечить себе значительный прирост сил; но, не решаясь более двигаться из вечного страха встретить Нельсона, он отправил к Лальману офицера с предписанием отправляться в Брест. Не будучи уверенным, что сам туда отправится, он подвергал дивизию Лальмана риску погибнуть, если она придет в Брест в одиночестве. Адмиралу Декре он послал депешу, где открыл все свои душевные горести и дал почувствовать, что расположен направиться скорее в Кадис, нежели в Брест. Лористону, чье докучливое присутствие напоминало ему об императоре, он твердо заявил, что отплывает в Брест. Лористон, огорченный его состоянием, но довольный решением, тотчас отправил императору с нарочным из Ферроля весть, что они идут наконец в Брест, а из Бреста в Ла-Манш.
Трудно представить себе, какое нетерпение снедало Наполеона на булонском берегу, где он всякую минуту ожидал появления своих флотов и столь желанного случая вторгнуться в Англию. Все экипажи, от Текселя до Этап-ля, были погружены. В Текселе артиллерийские и кавалерийские лошади томились на борту уже несколько недель. Все войска без исключения находились на кораблях. Линейная эскадра, которой назначалось сопровождать конвой, ждала только сигнала поднять якоря. Сто тридцать тысяч человек, которым назначалось взойти на плоскодонные судна во всех четырех портах – Амблетезе, Вимрё, Булони и Этапле, – по многу раз брались за оружие. Их приводили на набережные и заставляли занять свои места на всех судах. Так установили, сколько времени требуется для операции погрузки. В Амблетезе корпус Даву грузился за час с четвертью, а лошади – за полтора часа. Так же обстояло дело в Этапле и Булони, при том же соотношении численности людей и лошадей.
Таким образом, всё было готово, когда до Наполеона наконец дошла весть о сражении в Ферроле, остановке в Виго и входе в Ла Корунью. Какое бы неудовольствие ни причиняло ему моральное состояние Вильнева, как бы сурово он не осуждал его, он в то же время был удовлетворен общим результатом, и все газеты, по его приказу, поместили рассказ о морском сражении с самыми хвалебными отзывами о Вильневе и его флотах. Утрата двух кораблей представилась Наполеону происшествием, которое легко можно было приписать туману, происшествием досадным, несомненно, но незначительным ввиду достигнутого результата, то есть прихода в Виго и соединения двух флотов.
Теперь он уже не сомневался, что Вильнев попытается прибыть в Брест. Гантом стоял в Бертоме, вне внутреннего рейда, перед открытым морем, и его поддерживали с берега сто пятьдесят орудий. Понадобилась бы целая цепочка неудач, чтобы Гантом не смог принять участие в сражении по снятию блокады и чтобы французам, собравшим пятьдесят кораблей – двадцать девять у Вильнева и двадцать один у Гантома – не удалось прогнать неприятеля и вступить с тридцатью-сорока кораблями в Ла-Манш, потеряв десять-двадцать кораблей. «Вот видите, – говорил Наполеон Декре, который был с ним рядом в Булони, – несмотря на множество ошибок и досадных случайностей, план по природе так хорош, что преимущество продолжает оставаться на нашей стороне и мы близки к успеху». Декре был не столь спокоен. «Всё это возможно, – отвечал он, – ибо превосходно просчитано; но если это удастся, я увижу в этом перст Божий! Впрочем, он так часто показывался в операциях вашего величества, что я не буду удивлен, если он появится и теперь».