История Консульства и Империи. Том II. Книга 2

Когда Румянцев и Шампаньи получили его ответ, который сопровождался извинениями в адрес Румянцева, что отвечают не самим государям, а их министрам, ввиду того, что один из двух императоров Англией не признан, они оказались в весьма затруднительном положении. Взять на себя утвердительное или отрицательное объяснение по главному условию, условию допущения к переговорам повстанцев, казалось им весьма смелым, даже с позволения Талейрана. Было решено снестись с Наполеоном. Пока же поступили в отношении Каннинга так, как поступил он сам, то есть отправили ему простую расписку в получении, отложив ответ на более позднее время.

Румянцев, поначалу так спешивший завершить переговоры с Лондоном, дабы получить возможность поскорее завладеть дунайскими провинциями, теперь, когда он был в Париже и оказался публично вовлечен в попытку мирных переговоров с Англией, считал для себя делом чести довести их до счастливого окончания, поскольку

Эрфуртская конвенция оговаривала, что Финляндия, Молдавия и Валахия в любом случае достанутся России. Поэтому он согласился с Талейраном и Шампаньи в том, что английское послание, требуя присутствия на переговорах всех союзников Англии, в том числе испанских повстанцев, не представляет по своей форме ничего настолько абсолютного, о чем было бы невозможно договориться. По этой причине все трое написали Наполеону, умоляя его дать ответ, который позволит продолжить переговоры и добиться собрания полномочных представителей.

Наполеон находился в эту минуту на Эбро, помышлял только о войне, в надежде сокрушить испанцев и англичан, и под влиянием новых впечатлений уже не придавал переговорам с англичанами прежнего значения. Послание Каннинга не оставило ему иллюзий, и, чтобы смягчить упорство британского правительства, он рассчитывал только на нанесение серьезного поражения британской армии, а потому предоставил трем дипломатам, оставшимся в Париже, отвечать как они сочтут нужным, при условии категорического исключения из переговоров повстанцев. Он отправил и образец ответа, который Шампаньи, Румянцеву и Талейрану было разрешено видоизменить по их усмотрению и который они позаботились, в самом деле, сделать значительно более умеренным.

Это новое послание, доставленное в Лондон теми же курьерами, ставило на вид некоторые обидные намеки английского послания, затем без труда допускало к переговорам всех союзников Англии, кроме испанских повстанцев, которые были лишь мятежниками и не могли представлять Фердинанда VII, поскольку тот находился в Балансе, откуда отрекся от них и подтвердил свое отречение от короны Испании.

По получении этой второй ноты Британский кабинет, боясь обескуражить своих новых союзников в Испании и Австрии слухами о мире, охладить фанатизм одних и замедлить военные приготовления других, решил внезапно прервать переговоры, которые не казались ему ни полезными, ни серьезными. Располагая документами, которые доказывали, что Франция не желает делать уступок испанским повстанцам, пользовавшимся в Англии огромной популярностью, кабинет вовсе не опасался парламента при подобной постановке вопроса. Поэтому он сделал категорическое заявление, оскорбительное для России и для Франции, о том, что никакой мир невозможен с двумя дворами, один из которых низвергает с трона и держит в плену законных королей, а другой допускает недостойные переговоры из корыстных побуждений; что, к тому же, мирные предложения, адресованные Англии, фальшивы и задуманы только для того, чтобы обескуражить народы, которым уже удалось сокрушить иго Франции и которые готовятся его сокрушить; что общение должно, таким образом, считаться окончательно прерванным, а война продолженной со всей энергией, требуемой обстоятельствами.

В то время как Англия таким образом отвечала на предложения России и Франции, Австрия ответила на их заявления ничуть не лучше. Она объявляла о своем желании сохранять мир и в самом деле сделала более скрытными свои приготовления, не прекратив их, однако, совсем; но она с горечью встретила предложение признать короля Жозефа и объявила, что когда ей дадут знать, что произошло в Эрфурте, тогда она и объяснится по поводу новой монархии, учрежденной в Испании. Как форма, так и само существо декларации обнаруживали переполнявшее Австрию глубокое раздражение.

Было очевидно, что у Наполеона хватит времени провести кампанию на Иберийском полуострове, но только одну. От его гения и его войск ожидали, что кампания будет решающей. Народ, привыкший к войне, привыкший при всемогущем властелине засыпать под грохот пушек, далекие раскаты которых предвещали только победы, оставался спокойным и уверенным. Яркий спектакль, данный в Эрфурте, всё еще слепил взоры и скрывал слишком реальную опасность положения.

СОМОСЬЕРРА