История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2

Уже 19 марта НКИД выразил удовлетворение декларацией Вадильо (в которой, в частности, указывалось, что почту мексиканской миссии никто не вскрывал), но Залкинд попросил, чтобы от обвинений Мартинеса отмежевалось и мексиканское правительство. Вадильо пообещал довести до сведения правительства свое мнение о ложности обвинений Мартинеса: «…это в моих интересах, чтобы меня не считали жертвой». Мексиканский посланник дал добро и на то, чтобы его декларацию использовал в Мехико Пестковский. Советский полпред так и сделал.

6 апреля 1926 года полпредство СССР направило Тревиньо ответное письмо. Пестковский писал, что обвинения Мартинеса лишены фактической основы и базируются только на его заявлениях, а в «декларации мексиканского министра в Москве, опубликованной в здешней столичной печати, категорически и определенно утверждается, что указанные обвинения совершенно ложны».[584] Относительно претензий в собственный адрес Пестковский отмечал: «Очень печально, что это тяжелое обвинение принимается без должного обсуждения и без подтверждения конкретными фактами, могущими послужить основанием, тем более что до сих пор ни один из лидеров КРОМ’а, ни из членов Мексиканского правительства не сделали такого рода обвинений. Наоборот, высокоавторитетные лица этого самого правительства официально и публично заявляли по поводу случаев, имевших место раньше, что у них нет никаких данных, доказывающих некорректный образ действий вверенного мне учреждения. В силу вышесказанного, я считаю себя вынужденным энергично отвергнуть изложенные обвинения, считая их небоснованными и некорректными».[585]

Но Тревиньо не унимался и 13 апреля прислал Пестковскому новую «ноту». Там говорилось, что заявление Вадильо по сути не расходится с обвинениями Мартинеса, так как последний-де жаловался на вскрытие своей личной почты, а не дипломатической почты миссии. В письме выражалось ожидание, что «факты ясно и определенно докажут желание СССР бороться опредленным образом за укрепление более тесной связи в международном рабочем движении».[586] Однако из «ноты» следовало, что КРОМ считал инцидент исчерпанным.

То, что на этот раз Кальес не встал открыто на сторону КРОМ, говорило, что и он считал обвинения Мартинеса неубедительными. Тем более что «рабочий атташе» вскоре детализировал их в интервью газетам, отчего эти обвинения приобрели абсурдно-смехотворный характер. Например, «Эль Паис» от 9 апреля 1926 года вышла под аршинным заголовком «Ужасающее положение в России для коллективизма. Мексиканский Рабочий Атташе делает ужасные разоблачения об этом терроре. Убийства и жестокая враждебность. Требуются необыкновенные удача и ловкость для того, чтобы выйти живым из среды Советов».[587]

«Ужасные» факты состояли в следующем: якобы однажды, гуляя ночью по улицам Москвы, Мартинес увидел, что за ним «следуют по пятам два агента русской Ч.К.». Эти «агенты» хотели задержать Мартинеса, но тот выхватил нож (интересная экипировка для дипломата – прим. автора) «и по-мексикански не дал этим агентам тронуть меня». «Агенты» спокойно довели Мартинеса до отеля «Люкс», где он жил, после чего удалились.

Другой случай (он фигурировал как шпионаж) был еще «ужаснее»: Мартинеса и его друга на улицах Москвы преследовала «одна женщина, не отличавшаяся красотой». Мартинес был убежден, что это шпионка, так как «уродливость этой женщины не могла позволить ей преследовать их с любовными целями». «Рабочий атташе» с другом геройски вскочили в трамвай и умело оторвались от «шпионки».

Но бредовые «разоблачения» Мартинеса на этом не кончались. Однажды он, по его словам, стоял на берегу реки Москвы и наблюдал, как «купаются совершенно голыми без всякого порядка мужчины и женщины русского народа». За этим дипломатическим занятием Мартинеса застал очередной «агент», пожелавший задержать его за то, что он присутствовал при этом «оригинальном зрелище». Но Мартинес и здесь не дал себя в обиду – если сами русские смотрят на это, то и он, иностранец, имеет полное право наблюдать за купальщиками.

Что же касается обвинения во вскрытии его корресопонденции, то его «рабочий атташе» в манере Шерлока Холмса обосновал дедуктивно – мол, сколько раз он ни приходил в советские профсоюзы с какими-нибудь директивами из Мексики, там их уже знали и были готовы к ответу.