История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2

Однако, несмотря на настойчивые просьбы, Коллонтай, помня указания Сталина, не стала выступать на митинге. Зато, к бурному восторгу мексиканцев, она отправилась из Веракруса в Мехико в вагоне самого низшего, третьего класса. Но больное сердце женщины, которой уже было за пятьдесят, не выдержало путешествия в душном поезде, и по дороге ей все же пришлось перейти в первый класс. На вокзале в Мехико советского посла тоже встречали восторженные массы, а над толпой реяли транспаранты «Вива Русиа Совьетика!». Коллонтай пришлось покинуть вагон через другую дверь, чтобы вновь избежать выступления на импровизированном митинге. Столичная газета «Универсаль» с удивлением сообщала, что Коллонтай оказалась вовсе не похожей на «престарелую преподавательницу-протестантку» (к таким визитерам из США в Мексике уже привыкли), а напротив – элегантной дамой в красивой шляпке, «прекрасной женщиной в расцвете жизни». Особенно поразило журналистов, сопровождавших Коллонтай в поезде до Мехико, что она свободно говорила на нескольких европейских языках и показала прекрасное знание их страны. «Мы, – писал один из них, – нисколько не боясь преувеличить, можем охарактеризовать как блестящие ее высокую культуру и благородство». Сама Коллонтай сообщала Литвинову 16 декабря 1926 года: «Тон мексиканских газет вполне дружелюбный к Союзу и, в частности, ко мне, между тем, до моего приезда газетные сообщения о новом полпреде носили характер сенсационно-скептический».[596]

Александра Коллонтай на беседе с Кальесом

Коллонтай серьезно готовилась к своей миссии в Новом Свете. Из двух чемоданов советского посла один был полностью заполнен литературой о Мексике. В интервью «Нью-Йорк таймс» она говорила: «Я сама выбрала Мексику. Я устала после напряженной работы в Норвегии… Когда мне предложили Мексику, я согласилась, может быть, отчасти потому, что очень много слышала о древней цивилизации ацтеков и развалинах их городов».

Коллонтай, как и Пестковскому, очень повезло с моментом прибытия в Мексику. Если в конце 1924 года Обрегон заигрывал с рабочими и левыми крестьянами, спасшими его от мятежа де ла Уэрты, то осенью 1926 года резко обострились отношения Мексики с США по поводу «нефтяного закона» и Никарагуа. В этих условиях Кальес демонстрировал дружелюбие по отношению к СССР.

В день приезда Коллонтай Кальес выступил как бы с оправданием (рассчитанным в основном на США), утверждая, что Мексике не грозит большевизм. В то же время президент фактически взял большевистскую иделогию под защиту, указав на ее сходство с христианством. Коллонтай сообщала Литвинову в Москву: «Кальес, который всегда, как Вам известно, всячески отмежевывается от большевизма, в этой декларации заявляет, что большевизм вовсе не чужд Мексике… эта декларация знаменует собою поворот в нашу сторону настроений мекпра (мексиканского правительства – прим. автора); поворот, как я себе объясняю, связанный в значительной мере с конфликтом по поводу нефтяных концессий между мекпра и Вашингтоном».[597] Тем не менее Коллонтай, как и Пестковский, считала, что Кальес хочет примирения с США: «…у меня создалось впечатление, что обе стороны ищут компромиссного решения и что дело до оружия не дойдет».[598]

Мексиканская пресса уделяла очень большое внимание вручению Коллонтай верительных грамот. Сама Александра Михайловна так описывала эту церемонию: «Прием в Национальном дворце. Черное шелковое платье, строгое. Шляпа и туфли куплены здесь. Белые перчатки – в руке. Встречает музыка. Анфилада зал, масса народа вдоль стен. Здесь вручение грамот происходит публично. В последнем зале – все правительство, дипломаты, журналисты, фотографы. Пока идем через зал, надо сделать три поклона. Волнуюсь. Но я умею владеть собой в такие минуты. Вручаю грамоту. Дальше обычный церемониал: надо сесть на кресло рядом с Кальесом и беседовать через переводчика».

В своей речи по случаю вручения президенту Мексики верительных грамот 24 декабря 1926 года Коллонтай, бывшая не только полпредом, но и торгпредом СССР, заявила: «Во всем мире нет двух других стран, которые имели бы так много общего, как современная Мексика и новая Россия. Это сходство заключается в той роли, которую трудовой народ играет в политике, проводимой его страной, оно может быть отмечено и в больших социальных и экономических проблемах, и в направлении внешней политики, защищающей независимость наций и враждебной империалистическим тенденциям: все это тесно объединяет обе наши страны… Мой народ всегда восхищался революционной Мексикой и ее мужественным народом, сумевшим одержать славную победу над силами реакции. Это должно помочь мне выполнить возложенное на меня моим Правительством ответственное поручение по упрочению сердечного взаимопонимания между обоими революционными Правительствами…»[599]