История одиночества

Считается, что с трагедией на Маттерхорне «золотой век» альпинизма закончился, но поднятые тогда вопросы о правомерности индивидуального установления рекордов на краю дикой природы, будь то на суше или на воде, будут вновь звучать в различных контекстах, включая и альпинизм, на протяжении следующих полутора веков.

Жизнь, отдельная от всего другого

На протяжении всего XIX века пешие прогулки были самым распространенным способом уединиться. «Было такое ощущение, что я должен куда-то пойти и побыть один, – писал в автобиографии Ричард Джеффрис. – Было просто необходимо иметь по несколько минут в день этой отдельной жизни; мой разум нуждался в том, чтобы жить собственной жизнью, отдельной от всего другого»[287]

. Все, кроме престарелых и немощных, могли выйти из дома или покинуть место работы и найти способ уравновесить свое существование. Такова была суть тихой истории отдыха, редко фиксируемой, за исключением его экстремальных форм, и во многом неструктурированной – до тех пор, пока ближе к концу XIX века не начали появляться объединения любителей пеших прогулок. Эта активность стала возможной благодаря особому моменту в истории массовых коммуникаций: дороги никогда еще не поддерживались лучше, а скорость была привязана к железнодорожной колее. Появление автомобиля изменит все представления о том, где можно и нужно ходить пешком. И тем не менее в эпоху, когда численность населения удваивалась и затем еще раз удваивалась, понятие и практика одиночной ходьбы не могли восприниматься как нечто само собой разумеющееся.

Дикую местность – как целину, место без человека; как пространство, которое само по себе можно назвать уединенным, – разыскивали и находили на протяжении всего столетия. По большей части это была микроцелина. Перспективы здесь были огромны; решительные путешественники продолжали отыскивать путь к Английским озерам, Шотландскому нагорью или уэльским горам, чтобы насладиться пейзажем как драматическим зрелищем. Крохотное меньшинство, чьи рассказы о свершениях имели, впрочем, большую читательскую аудиторию, отваживалось отправиться в Верхние Альпы. Но это не было общей амбицией. Переживание того, что Томас Миллер назвал «зелеными пустынями страны», основывалось не на расстоянии, а на силе пейзажа[288]

. Он требовал способности исследовать всеми чувствами то, что можно увидеть в конце однодневной прогулки вдали от городских домов и экскурсионных маршрутов. В будни можно было постоять в саду или найти время пройти вверх по улице до муниципального парка – они становились все более распространенными во второй половине века[289], – или же выйти в поле – они все еще находились в поле зрения большинства северных промышленных районов – и собраться с мыслями перед лицом какого-нибудь знакомого кусочка природы. Качество взгляда отменяло отвлекающий эффект от присутствия других людей. А у все более энергичных ходоков-джентльменов оно было поднято на еще более высокую ступень. Оснащенные картами и путеводителями, одетые в специальные сапоги и одежду, они гуляли по все еще густонаселенной сельской местности и созерцали только те поля и пейзажи, которые в большинстве своем были созданы и до сих пор поддерживались человеческим трудом. Точно так же городские фланеры представляли себя и тех, мимо кого проходили, в качестве анонимных представителей общества незнакомцев. Пешеходное одиночество было настолько же состоянием души, насколько и физическим состоянием. Там, где контакта с людьми было не избежать, требовалась особая форма абстракции, которой в случае с сельскими, а затем и городскими прогулками содействовали сети печати, избавлявшие от необходимости заговаривать с повстречавшимися прохожими.