История одиночества

Однако вопрос о достижении надлежащего баланса между уединением и общением дома не решается так уж легко. Отчасти – из-за огромного разнообразия условий, скрывающихся за среднестатистическими демографическими показателями. Хотя опыт жизни в одиночестве был нетипичным в любой конкретный момент, в течение всей жизни он был более вероятен по мере того, как люди переезжали в незнакомые сообщества или переживали внезапную утрату. Часто в домохозяйствах встречались так называемые неосновные члены семьи, близкие отношения с которыми могли не складываться. Дети по мере взросления – и по мере того как мальчиков из среднего и высшего класса все чаще отправляли в школы-пансионы – все меньше нуждались в контакте с матерями. Женщины, так и не вышедшие замуж, имели скорее маргинальный статус – не исключались из жизни семьи, но и не участвовали в ней в полной мере. Жены и прислуга, как правило, не делили между собой домашние дела и социальное время. Хозяйка, имевшая прислугу, могла считать себя совершенно одинокой даже в ежедневном присутствии одной или нескольких женщин, спавших в том же доме. И наоборот, молодая горничная, которая в раннем подростковом возрасте покинула дом ради службы, могла жить глубоко одинокой жизнью в своей чердачной спальне. Стратегии социальности нужно было постоянно корректировать и пересматривать, не имея уверенности в том, что сбоев не будет или что они будут преодолены.

Физический театр домашней жизни не поддавался обобщению. Различия во внутреннем устройстве жилых помещений были огромны. Внизу находились подвальные жилища и однокомнатные квартиры в многоквартирных домах, где все делалось в присутствии другого. В некоторых районах они множились – в ответ на резкое увеличение численности населения, – но в целом в этот период наблюдался долгосрочный рост числа комнат, доступных для каждого домохозяйства. Когда в начале XX века стали проводиться общенациональные исследования, выяснилось, что только 1,6 % английского и валлийского населения проживали в одной комнате, в то время как чуть более одной пятой части населения занимали четыре комнаты, а три пятых – пять или больше[297]. В Шотландии, где жилье традиционно было меньших размеров, доля однокомнатного жилья в период с 1861 по 1911 год снизилась с 26,2 до 8,4 %[298]

. Переезд из однокомнатного жилища в двухкомнатное создавал минимальный выбор тех, с кем можно было бы объединиться. В последней четверти столетия английский закон о жилье предусматривал две комнаты внизу, все чаще с отдельной буфетной для приготовления пищи и мытья посуды, две или три спальни и огороженный участок в задней части владения. Разнообразие пространств умножало возможности для перехода с одного уровня социальности на другой. Когда все дома, а гостиная отведена под ритуальные семейные мероприятия, уйти от физической компании трудно[299]. Но в течение дня, по мере того как жильцы приходили и уходили, пространства то и дело освобождались – в самом доме, во дворе или в саду.

Был еще другой вопрос – о меняющейся функции шитья и вязания, а также ряда других видов домашнего досуга, которые в течение столетия становились все более многообразными. Действие лучше бездействия – это понятно, но как осуществляющий ту или иную деятельность перемещался между одиночной и социальной ее формами, насколько энергично она выполнялась и насколько золотой делала она клетку, в которой жили многие женщины, – все эти вопросы были открыты. В первые десятилетия XIX века росли опасения, что подрастающее поколение женщин уже не обладало самодисциплиной, достаточной для того, чтобы сидеть за рукоделием или чем бы то ни было еще. «Подавляющее большинство современных юных леди (ибо они уже не женщины), – утверждала Сара Стикни Эллис, – отличаются болезненной вялостью ума и тела, если только не находятся под воздействием какого-то раздражителя; постоянной жаждой волнений и стремлением избежать всего, что подобно практическому и индивидуальному долгу»[300]. В «болезненной вялости» слышатся отголоски всеобъемлющего состояния меланхолии и ее способности к подрыву эффективного социального общения. Жан-Этьен Эскироль в трактате «О липомании, или меланхолии» (1845) делал особый акцент на «оседлом образе жизни наших женщин» как на причине их изоляции[301]

.

Однако к середине века в кругу образованных женщин стали высказываться мнения, ставящие под сомнение роль рукоделия и других форм благородного домашнего досуга. Мужчины не вязали, и лишь немногие из них профессионально занимались пошивом высококачественных и дорогих изделий[302]. Они не изготовляли себе одежду и редко пробовали ее чинить. Флоренс Найтингейл размышляла об альтернативной вселенной: