История одиночества

Домашний сад наследовал монашеской традиции первых отцов церкви[396]. Он был местом духовного размышления и обновления. Физический труд среди Божьей щедрости служил формой безмолвной молитвы. Разнообразная работа в согласии с садоводческим календарем поглощала ум и упражняла тело. Растения занимали место людей. Уход от компании делал возможным благополучное возвращение в общество, стоило лишь отмыть от земли руки.

Одиночество садовода было в одно и то же время фундаментальным и условным. Два человека не могли вскопать один и тот же клочок земли, но, орудуя лопатой, человек принимал участие в ряде социальных взаимодействий. Как мы уже видели, литература по садоводству давала возможность одинокому приверженцу этого занятия взаимодействовать с широким сообществом энтузиастов и специалистов. На практике существовали различия в зависимости от пола. Книги для женщин-садоводов издавались по меньшей мере с начала XVII века, и по мере того, как в XIX веке рынок становился более специализированным, они обретали собственную литературу, такую как «Указания по садоводству для дам» (1840), составленные миссис Лаудон[397]. Согласно книге под названием «Каждая леди – сама себе садовник», «цветоводство стало главным увлечением среди британских леди»[398]

. Было неуместно, однако, чтобы уважаемые женщины выращивали овощи, да и, по словам влиятельного мужа миссис Лаудон, было пока еще «очень мало леди, способных разбить цветочный сад» – в противоположность тому, чтобы за ним ухаживать[399]. Разделение труда было более четким среди садоводов из рабочего класса, которых можно было встретить как за городом, так и в растущих городских центрах. В то время как женщины могли выращивать цветы прямо в доме, их мужчины, внутри жилища делившие с ними лишь немногие обязанности, отвечали в основном за работу на открытом воздухе и вносили практический вклад в домашнее хозяйство, поставляя продукты для стола.

Существовало два основных различия по классам. Трудовая беднота была более уязвима, чем высшие классы, перед лицом интенсификации городской жизни в XIX веке. Те, кто не мог позволить себе переехать в расширяющиеся пригороды, страдали от ленточной застройки, в лучшем случае предусматривавшей небольшие мощеные дворики, и от связанного с этим загрязнения воздуха. «В затхлых дворах и переулках», как гласило руководство по городским садам,

желтушники, левкои и мускусные растения покупаются каждую весну и расцветают в разбитых чайниках, кастрюлях, цветочных горшках – навеки проклятых зеленой или коричневой краской – или в гнилых коробках, наполненных тем, что называется плесенью, но выглядит как пыль от сгинувшей мумии. Спустя четыре дня после посадки они становятся черными, а еще через три дня умирают от полного удушья, и до последнего мгновения жаждут света и воздуха[400]

.

Для садоводов из рабочего класса, которые не могли позволить себе жилье классом повыше, единственной альтернативой была аренда земельного участка на окраине городского центра. Один яркий пример: в середине века вокруг центра Ноттингема насчитывалось более пяти тысяч участков, а после принятия в 1892 году Закона о малых землях местные советы смогли обеспечить систематическое предоставление таких участков[401]. К 1910 году в Англии и Уэльсе насчитывалось уже больше полумиллиона участков; впрочем, учитывая общее отсутствие санитарных условий, они, как правило, усиливали гендерное разделение среди садоводов – представителей рабочего класса.