Читаем История одиночества полностью

В плане досуга она разделяла обычаи своего времени. Хотя у нее и не было своей семьи, она все же была любящей теткой, которая шила и вязала одежду для племянников и племянниц. Также, как следует из письма, она занималась садоводством, насколько это позволяли здоровье и крошечный участок земли. Она поддалась популярному увлечению берлинской вышивкой. Как и работы других рукодельниц, ее картины предназначались для выставки-продажи, но в ее случае – с политическим поворотом, заключающимся в пожертвовании прибыли движению против рабства[477].

Контроль был всем. В домах среднего класса в целом наблюдалось постоянное движение между одиночным и социальным видами активности, обеспечиваемое как растущим материальным благосостоянием, так и развитием потребительских рынков и коммуникационных сетей. Отдых в одиночестве был настолько же дополнением к домашнему общению, насколько и избавлением от его давления. В условиях бесконечных посягательств на время и пространство не раз в течение дня приходилось делать выбор, добиваясь физического или абстрагированного уединения – в промежутках между выполнением тех или иных обязанностей. Викторианский инвалид был в этом отношении привилегированным случаем более общего набора условий. При правильной организации, утверждала Мартино, периоды нездоровья позволяли переходить от уединения к общению более свободно. Ей было знакомо мнение, будто вышивка и схожие увлечения символизируют искусственное исключение женщин из мира мужских устремлений. Однако там, где их можно было сочетать с возможностями для женской интеллектуальной практики, они являлись желанными элементами полноценной жизни. Как она объясняла в автобиографии, тихая работа руками была для нее способом дать голос разуму:

Тогда, – у меня под рукой всегда была какая-нибудь вышивка, – обычно на благо американского фонда отмены рабства; и у меня есть глубоко женская любовь к рукоделию – да, даже («признаюсь вам в своей невинной фортификации»[478]) и к шерстяной вышивке, многие квадратные ярды которой незримо тиснены моими мыслями, вытканными в разных настроениях и переживаниях длинной череды лет. С особенным рвением зажигаю я зимними вечерами лампу, разворачиваю мою вышивку и предаюсь размышлениям или грезам до тех пор, пока появление газеты не даст мне понять, что чай простоял уже достаточно долго[479]

.

4. Молитвы, монастыри и тюрьмы

Уединенное духовное общение

В Нагорной проповеди Иисус учил молиться: «Ты же, когда молишься, скройся в задней комнате и, закрыв плотно дверь, молись Отцу своему тайному, и Отец твой, видящий тайное, вознаградит тебя»[480]. Переводчики, трудившиеся над Библией короля Якова в начале XVII века, перевели неясный термин, означающий уединенное место, словом, обозначающим отдельное помещение, которое становилось все более распространенным в домах мелких дворян и процветающих горожан[481]

. Одиночное общение с Богом требовало физического места, из которого могли быть исключены другие домашние. С разрушением монастырей во время Реформации специально построенных мест для индивидуальной духовной медитации не стало[482]. Церкви же были предназначены для коллективного поклонения и служения. Лишь крохотная секта квакеров, возникшая в середине XVII века, поощряла молчание и бессвязную речь в специально отведенных для этого местах. Частная молитва, будь то в качестве дополнения к еженедельным богослужениям или же в качестве прямого разговора с Богом, должна была совершаться в доме или, скажем, если была такая возможность, в просторном и ухоженном саду[483].

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Революция 1917-го в России — как серия заговоров
Революция 1917-го в России — как серия заговоров

1917 год стал роковым для Российской империи. Левые радикалы (большевики) на практике реализовали идеи Маркса. «Белогвардейское подполье» попыталось отобрать власть у Временного правительства. Лондон, Париж и Нью-Йорк, используя различные средства из арсенала «тайной дипломатии», смогли принудить Петроград вести войну с Тройственным союзом на выгодных для них условиях. А ведь еще были мусульманский, польский, крестьянский и другие заговоры…Обо всем этом российские власти прекрасно знали, но почему-то бездействовали. А ведь это тоже могло быть заговором…Из-за того, что все заговоры наложились друг на друга, возник синергетический эффект, и Российская империя была обречена.Авторы книги распутали клубок заговоров и рассказали о том, чего не написано в учебниках истории.

Василий Жанович Цветков , Константин Анатольевич Черемных , Лаврентий Константинович Гурджиев , Сергей Геннадьевич Коростелев , Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Публицистика / История / Образование и наука