История одиночества

Те, кому не нашлось места в обычном викторианском доме, искали иной судьбы по тем же причинам, которые побудили Гарриет Мартино и Флоренс Найтингейл предаться управляемому уединению в больнице (как показано в предыдущей главе)[522]. В обоих случаях имела место потребность в контролируемом пространстве, в котором устремления и деятельность не определялись мужской властью. В 1851 году тридцатичетырехлетняя Флоренс Найтингейл посетила протестантскую общину диаконис в Кайзерсверте (Германия), ставшую влиятельной моделью для построения английских сестринских общин

[523]. Она была глубоко впечатлена размахом работы, которая охватывала больницы, психиатрические лечебницы, богадельни, сиротские приюты и обычные школы, а также навыками, которым обучали женщин, и уважением, с которым к ним относились в принявшей их общине[524]

. По возвращении в Англию она написала свою первую опубликованную работу – очерк жизни в Кайзерсверте, в предисловии к которому объяснялась необходимость подобных учреждений: «Если… есть много женщин, которые не замужем, и еще больше таких, которые проживают третью часть обычного срока жизни незамужними, и если конец их жизни не должен быть посвящен интеллектуальной деятельности, то что же им делать с этой жаждой действий, полезных действий, которую испытывает каждая женщина, если она не больна ни умом, ни телом?»[525]

К религиозному обоснованию работы в Кайзерсверте и новых британских общинах Найтингейл относилась неоднозначно. Она отмечала качество навыков, которые преподавались в учебных заведениях и применялись сиделками, подготовленными сестрами милосердия в Крыму, но в целом осуждала любую подчиненность своей профессиональной миссии духовным мотивам и структурам. Тем не менее ее взгляды оставались сравнительно благосклонными на фоне той враждебности, которую вызвало восстановление закрытых общин в Британии[526]. На протяжении всей второй половины XIX века в брошюрах и статьях, на публичных собраниях и в парламентских дебатах утверждалось, что те, кто проходил через двери монастырей, обменивали одинокость на одиночество в его самом разрушительном и необратимом виде. Кардинал Уайзмен так обобщил расхожую характеристику женщины, пришедшей в одну из создававшихся им общин:

Юное, творческое создание, разочарованное в искренней любви; романтичная энтузиастка, думающая лишь об идеальном совершенстве, мечтающая о «печальной келье» и «заоблачных раздумьях»; молодая плакальщица, поникшая под грузом утраты всех своих близких, за которой холодно присматривают в чужом доме; так представляют себе тех, кто сам избрал для себя жизнь в женском монастыре[527]

.

«Печальная келья» будет находиться в центре внимания при многократных попытках подвергнуть закрытые ордены инспекции как светскими учреждениями, так и религиозно-критическими группами[528].