История одиночества

Каковы бы ни были обстоятельства, некогда оправдывавшие определенных благословенных святых в их одинокой жизни, – не дай Бог нам сказать, что им не было оправдания, – мы понимаем, что в наше время, когда столько невежества, порока, бедности, страданий и печали со всех сторон, одиночество, за исключением очень особых случаев, эгоистично и греховно. Христиане и христианки должны вставать и действовать. Если у них нет обязанностей дома или среди родных и близких, тогда есть у них обязанности вне дома, среди невежд, бедняков и страдальцев[539].

Дело усугублялось физическим присутствием разрастающихся общин: каждая из них требовала строительства или переоборудования собственного здания с запирающимися дверями, обнесенным стеной двором, а к тому же, как утверждалось, и зарешеченными окнами. Как мы увидим в следующей части этой главы, первая современная типовая тюрьма в Пентонвиле с ее отдельными камерами для одиночного заключения открылась всего за три года до появления первого монастыря, и образы этих двух проектов наложились друг на друга. «Почему они так похожи на тюрьмы, – вопрошал автор статьи под названием «Монастыри Соединенного Королевства», – и так не похожи на частные жилые дома или даже хотя бы на государственные учреждения английских городов?»[540] Представление о том, что уязвимые юные девушки оказываются «замурованы» в монастырях, стало буквальным и метафорическим описанием их страданий[541]

. Полупорнографическая традиция монашеских откровений, начатая Мэтью Льюисом, породила «Ужасающие откровения Марии Монк», впервые опубликованные в Америке в 1836 году и широко распространившиеся в Британии[542]. В этой книге рассказывалось, как монашкам затыкали рот кляпом и запирали их в карцере

[543]. Между двумя строительными программами проводились постоянные параллели. «У них все те же характеристики, что мы наблюдаем в исправительных домах, колониях и тюрьмах на нашей земле, – писал Хобарт Сеймур. – Те же высокие стены, те же массивные ворота, те же зарешеченные окна и те же решетчатые проемы; тот же скучный, унылый, безрадостный вид, тот же непривлекательный, отталкивающий, безжизненный облик, та же неприступность снаружи, то же отсутствие шанса на побег внутри»[544]

. Замысел находит воплощение в архитектуре. Как замечали некоторые, монастыри, не имевшие цели заключать своих обитателей в камеры, попросту не имели бы их. «Если никого не заточают, – рассуждал автор книги «Английские монастыри – что это такое?», – если послушники не приковываются к своим каморкам, то к чему такая готическая толщина стены, такие болты, такие прутья и решетки, такие тайны молчания и уединения, такие упорные попытки не дать обитателю услышать голос родственника или увидеть письмо из „внешнего мира“?»[545] Традиционные домашние пространства приобретали новый смысл. Джону Генри Ньюману пришлось написать в «Таймс» заявление, что подземные помещения в Колвичском монастыре предназначены исключительно для хранения вина, а позднее он был вынужден защищать подвалы в бирмингемской молельне, объясняя, что они нужны для хранения угля.