История одиночества

Масштабы противоречий отчасти были обусловлены бременем прошлого. Новые общины были не только ответом на конкретные социальные проблемы средневикторианской Британии, но и сознательным возрождением институтов ранней церкви. Сама идея закрытых орденов, мужских или женских, сразу же пробуждала многовековую враждебность по отношению к злоупотреблениям, которые в них якобы происходили. Сторонники их реставрации утверждали, что противоречия, которые так ярко присутствовали в трудах протестантов XVIII века, не нужно принимать в расчет. Они могли перешагнуть через неудачи последнего тысячелетия и обсуждать лишь поведение основателей христианской религии. Джеймс Милнер, чьи труды, как мы отметили в первой главе, положили начало возрождению интереса к раннему христианству, просто прошел мимо всей последующей истории. «Ужасные пороки монашества, – объяснял он, – должно отнести на счет его вырождения в последующие времена, а не его первого учреждения»[529]. Как писал Джон Генри Ньюман в своей влиятельной «Церкви Отцов», в монашеской жизни не было «ничего, кроме, конечно, того, что было совершенно христианским и, при определенных обстоятельствах, образцовым»[530]

. У Оксфордского движения, которое являлось движущей силой в деле создания обнесенных стеной сообществ в англиканской церкви, было мало времени, чтобы ввести какие-либо организационные или богословские нововведения после VI столетия[531]. Его критики не были столь снисходительными. Автор Fraser’s Magazine, выступая против монастырей, утверждал, что «со времен Реформации суждения народа в целом о монашеской жизни не претерпели никаких изменений»[532]

. Обсуждение качеств, отличающих обнесенные стеной сообщества, началось на повышенных тонах. Обзорная статья в Edinburgh Review о первых сестринских общинах предвосхитила уровень дискуссии, характерный для их сторонников:

Мы не боимся ни аргументов, ни вопросов. Чего мы боимся, – нужно это признать, – так это крика, крика, против которого ни здравомыслие, ни милосердие, ни религия ничуть не помогут. Протестантизм в опасности! Паписты идут! Лишь оттого, что некоторое число одиноких женщин договорились жить в одном доме, носить одно платье и объединить свои заработки и усилия в один общий фонд для облегчения некоторых признанных социальных зол, весь Апокалипсис, наверное, в миллионный раз перевернут вверх дном, чтобы доказать: на них знак зверя[533].

Первые сестринские общины были основаны в период нарастания антипапизма, подпитываемого ростом ирландской иммиграции после Великого голода и восстановлением католической иерархии в Британии[534]

. Католические ордены осуждались как возврат к порочному прошлому, протестантские – как инструменты будущего захвата англиканской церкви[535]. Анна Джеймисон в 1855 году замечала: «Внезапно эта тема обрела форму, взывающую к народным симпатиям. Имена и дела теперь звучат через медную трубу публичности и смешиваются, к несчастью, с партийной и сектантской разладицей»[536]

. Враждебности к новым институтам способствовало и понятие об одиночестве как о репрессивном и разрушительном опыте. С самого начала ассоциирование закрытых религиозных общин с уходом от повседневного социального взаимодействия поставило их не на ту сторону истории. Угрозы и потрясения нового индустриального мира требовали прежде всего мирского участия, а не духовного отстранения[537]. «Так грешное и скорбящее человечество, – писал Альфред Вишарт в своей истории монашества, – нуждающееся в руководстве и утешении, которые могут дать святые люди, было позабыто в стремлении к личному умиротворению и будущему спасению»[538]. Это говорилось и изнутри господствующей церкви, и извне. Едва появилась первая сестринская община, англиканская газета The English Churchman обрушилась на идею уединения с такими словами: