История одной деревни

Из воспоминаний Нины Георгиевны Кох

«Мы познакомились с Рейнгольдом Кохом, моим будущим мужем, в 1955 году. Те годы, которые он пережил, – годы его детства, юности – были очень тяжелыми годами для немцев. После того как их выслали, они стали людьми второго сорта…

Я всегда хотела изучить немецкий язык. А Рейнгольд не хотел. Не знаю почему. Наверное, он столько пережил за это дело… Такое было унижение… У него же другого имени, как только Фриц, и не было в детстве. “Эй, Фриц!..” – кричали ему вслед. И если он в кино ходил, то он должен был в помещение заходить последний. “Немец”… И он рассказывал, что всякий его мог ударить, обидеть… По дороге в школу, например, нужно было пройти через ручеек, через который было перекинуто бревно. И все по этому бревну проходили. Так не было случая, чтобы кто-то его с этого бревна не столкнул бы. В любую погоду. Фриц…»

Но между тем немцы не примеряли на себя роль несчастных людей. Не жаловались, не плакались, не ныли. Они по возможности выстраивали вокруг себя ту жизнь, к которой стремились. Которая осталась в их памяти, в их рассказах, в ощущении жизни. Соблюдали традиции, которые когда-то еще их далекие предки вывезли из Германии. В этих мелких деталях жизни, в этом следовании традициям, в старательности и в строгом отношении к себе, в идеальном исполнении всего, за что бы они ни брались, была защита от хаоса внешнего мира, от непредсказуемости происходящего вокруг, от зависимости от всех и вся. Это была их свобода. Тихий протест против несвободы.

Когда немецкие женщины стряпали на своей идеальной, до блеска отдраенной кухоньке, среди своих чистейших кастрюлек, сковородок, мисок, они отвоевывали свое пространство свободы. Они были в эти минуты властительницами времени.

Время принадлежало им, когда они штопали носки своим детям, когда латали их рубашки, когда мастерили им обувь, пальтишки, платьица. Когда драили полы в доме и крахмалили занавески, когда замешивали квашню и читали свои молитвы. В трудолюбии, упорстве и молитвах – в этом единственном отныне была их земля обетованная. И этого никто не мог у них отнять. И нужно сказать, что со временем джигинские немцы сумели перебороть настороженное отношение к себе, сменившееся на уважительное отношение как минимум.

Марина Степанова, которая родилась и выросла в Зыряновске, вспоминает, что ее окружали там люди самых разных национальностей, но немцев среди них всегда можно было отличить.

Из интервью Марины Степановой

«…Они (немцы) всегда были доброжелательные, вежливые, воспитанные, ответственные, обязательные. Выглядели всегда очень опрятно… Даже если работали на рудниках простыми рабочими (а это очень грязный труд), все равно выглядели необыкновенно опрятно. Невозможно понять, как это им удавалось. Дома же немцев тоже можно было легко определить. У них всегда были самые чистые, аккуратные дворы. А уж какой образцовый дома порядок – об этом и говорить не стоит. Притом что семьи, как правило, были многодетные: пять-шесть детей было для них нормой…

Нет, у нас никто их фашистами не называл и никаких ассоциаций с прошедшей войной с Германией их присутствие не вызывало. К ним относились очень хорошо. Очень уважали…»