Положим, что дело обсуждает раньше собрание мирных граждан в городе. Что бы ты, Сервий Гальба, сказал перед римскими квиритами? Всю следующую речь тебе пришлось бы урезать: “Ты очень строго и усердно должен был стоять на карауле; ночную стражу обходили слишком тщательно и внимательно; трудов было больше прежнего – ведь сам главнокомандующий обходил посты для проверки их. В один и тот же день ты и совершил переход, и тебя с войском прямо с дороги повели в сражение; даже после победы тебе не позволили отдохнуть, немедленно послав тебя преследовать врагов. Имея возможность разделить добычу и тем обогатить тебя, главнокомандующий хочет нести царские деньги во время триумфа и сдать их в казну”. Насколько все эти доводы имеют некоторое значение, чтобы подействовать на умы воинов, которые полагают, что мало удовлетворены их своеволие и жадность, настолько они не имели бы никакого значения в глазах римского народа. Не обращаясь даже к древним примерам, переданным отцами, он помнит, какие поражения понесены вследствие честолюбия главнокомандующих, какие победы одержаны благодаря строгости власти; он помнит, конечно, о том, какая разница обнаружилась в последнюю Пуническую войну между начальником всадников Марком Минуцием и диктатором Квинтом Фабием Максимом. Итак, народ не позволил бы обвинителю раскрыть рта, и защита Павла была бы излишней.
Допустим, что дело переходит во второе собрание. Я думаю, я должен называть вас в своей речи не квиритами, а воинами: может быть, хоть это имя вызовет у вас краску стыда и некоторую боязнь оскорбить своего главнокомандующего.
38.
По крайней мере, я сам иначе настроен теперь, когда представляю себя говорящим перед войском, чем немного ранее, когда речь моя обращена была к гражданам города. Что вы говорите, воины? Есть некто в Риме, кроме Персея, кто не желает триумфа над македонянами? И вы этого человека не разорвете теми же руками, которыми победили македонян? Тот, кто препятствует победителям войти в город с триумфом, если бы мог, не допустил бы вас до победы. Вы ошибаетесь, воины, если полагаете, что триумфом оказывается почесть только главнокомандующему, а не воинам вместе с ним и всему римскому народу. Речь идет не о славе одного Павла.Многие, которые не получили даже от сената позволения праздновать триумф, отпраздновали его на Альбанской горе. Отнять у Луция Павла славу окончания Македонской войны так же никто не в состоянии, как у Гая Лутация – славу окончания Первой Пунической войны, у Публия Корнелия – Второй Пунической. Да триумф и не увеличит, и не уменьшит славы Луция Павла, как полководца; здесь более дело идет о славе воинов и всего римского народа; прежде всего нужно опасаться, как бы народ не заслужил репутации завистливого и неблагодарного к своим лучшим гражданам и как бы не оказалось, что он в этом случае подражает афинянам, терзавшим своею завистью своих вождей. Достаточно ваши предки погрешили против Камилла, которого они, однако, обидели раньше, чем при его помощи отняли Рим у галлов; недавно достаточно несправедливы были вы к Публию Африканскому. Да будет нам стыдно, что покоритель Африки поселился на жительство в Литерне, что в Литерне показывают могилу его! Пусть Луций Павел будет равен тем мужам своею славой, но не равняйте его с ними вашей несправедливостью.
Итак, прежде всего следует уничтожить это бесславие, позорное в глазах других народов и вредное нам самим. Кто, в самом деле, пожелал бы походить на Публия Африканского или на Павла в государстве, неблагодарном и враждебно относящемся к доблестным гражданам? Если бы не было никакого позора и дело шло только о славе, то какой, наконец, триумф не заключает в себе славы, общей всему, что носит римское имя? Признаются ли многочисленные триумфы над галлами, испанцами, карфагенянами исключительно только триумфами самих главнокомандующих, а не всего римского народа? Триумфы праздновали не над Пирром и Ганнибалом, но над эпирцами и карфагенянами, триумф получили не только Марк Курий и Публий Корнелий, но все римляне. Это дело вполне касается воинов: они, увенчанные лаврами и украшенные каждый полученными им наградами, с кликами: “Ио, триумф!” идут по городу, воспевая подвиги свои и главнокомандующего. Воины ропщут всякий раз, как их не привозят на триумф из провинции; но и тогда они считают себя заочно участвующими в триумфе, так как победа приобретена их трудами. Если кто-нибудь спросит вас, воины, для чего вас привезли в Италию и не распустили тотчас по выполнении данного вам поручения, зачем вы пришли под знаменами в большом числе в Рим, зачем вы медлите здесь и не уходите в разные стороны, каждый к себе домой, – что другое вы ответили бы, как не то, что вы желаете показаться в триумфе? Конечно, у вас должно было быть желание, чтобы вас видели как победителей.