История России в современной зарубежной науке, часть 2

Питер Уолдрон (Сандерлендский ун-т, Великобритания) в статье «Позднеимперский конституционализм» разделяет данную С. Бэдкок оценку оснований конституционного строя, введенного во время революции 1905–1907 гг., как слабых. Анализируя историю создания и функционирования Государственной думы в 1906– 1917 гг., он показывает, что эффективное взаимодействие между Думой, Государственным советом и правительством так и не было налажено. Усугубляло ситуацию неприязненное отношение министров к депутатам и аналогичное отношение депутатов к министрам. Кроме того, работа Думы регламентировалась настолько плохо, что орган, задуманный для ускорения реформ, фактически тормозил их осуществление. Не удалось сформировать и сильную центристскую фракцию в Государственном совете. Созданная в 1905–1907 гг. парламентская система не отражала произошедших на рубеже веков изменений в обществе, поскольку наиболее широкое представительство сохранила старая элита, неуклонно терявшая позиции, между тем как крестьяне, рабочие, средний класс были в значительной степени исключены из законодательного процесса (с. 38–39). Это, естественно, не повышало доверия населения к новому законодательному органу. Не сложилось и новой политической культуры, необходимой для его успешной работы. Нежелание Николая II всерьез делить власть с Думой способствовало дискредитации парламентской системы, что облегчило и ее фактическую ликвидацию после 1917 г.

Напротив, Йейн Лочлан (Стерлингский ун-т, Великобритания) в статье «Охранка: Тайная полиция в позднеимперской России» показывает, что органы царской администрации могли быть и весьма эффективными. Несмотря на относительно небольшую численность, охранка имела в своей работе определенные успехи благодаря активнейшему использованию современной техники и методов политического сыска. Ее информаторы были внедрены практически во все антиправительственные организации, в том числе и в руководство РСДРП и эсеров. Сыграла свою роль и сугубая секретность этой службы. Тем не менее даже офицеры тайной полиции осознавали, что одни лишь ее операции самодержавие не спасут. В конечном итоге деятельность охранки, укрепляя зловещую репутацию царизма, способствовала оживлению революционного движения. Его она уже не в силах была сдерживать. Более того, охранка оказалась настолько тесно связанной с революционным подпольем, что современники задавались вопросом о том, кто же из них кого в действительности использует. Слухи нередко изображали сотрудников тайной полиции скрытыми революционерами. Давал о себе знать и психологический фактор: длительная работа в тайной полиции нередко приводила к нервным срывам и моральному разложению в ее рядах. Если охранка добивалась известных результатов в борьбе с профессиональными революционерами, то против широкой оппозиции, рожденной революцией 1905–1907 гг., она была бессильна. Аналогичная ситуация сложилась и в 1914–1917 гг. О возможности ее возникновения сама охранка предупреждала власти еще до начала Первой мировой войны.

Джеффри Свэйн (ун-т Глазго) в своей статье «Революционеры в позднеимперский период» дает очерк истории революционного движения в России при Николае II – от образования РСДРП и партии эсеров на рубеже XIX–XX вв. до событий, непосредственно предшествующих Февральской революции 1917 г. Рассмотрев историю создания двух революционных партий и их положение накануне и в первые месяцы революции 1905–1907 гг., автор разбирает отношение социал-демократов и эсеров к Первой и Второй Государственной думе, описывает их взаимоотношения с другими партиями и движениями. В разделе, посвященном периоду реакции, анализируется ситуация в революционном движении после Первой русской революции. Показана его слабость и разобщенность вследствие многочисленных арестов; оторванность российских партийных организаций от руководящих центров эсеров и социал-демократов, находившихся в эмиграции; попытки местных организаций продолжать свою работу и наладить взаимодействие между собой. В ходе нового подъема революционного движения накануне Первой мировой войны и постепенного нарастания социальной напряженности в военные годы местные активисты радикальных партий, считает автор, постоянно склонялись скорее к радикальной позиции, нежели к реформистской.