A.A. Долинин пишет: «Сама композиция стихотворения отчетливо выявляет эту логику натурфилософского мифа: первая строфа устанавливает «вселенские» масштабы «феномена рокового» и через сравнение с «грозным часовым» соотносит его с традиционными мифологемами (ср. известный мифологически и сказочный мотив сторожа, охраняющего волшебный предмет); вторая строфа говорит о сакральном происхождении анчара; третья строфа раскрывает сущность анчара как производителя и распространителя смертоносного яда (антитеза живительному меду, пропитывающему мировое древо в скандинавской мифологии, а также сказочной живой воде или золотым яблокам) и вписывает его в природный временной цикл; в четвертой и пятой строфах анчар представлен во взаимоотношениях с миром природы как полный антипод древу жизни; в шестой—девятой строфах рассказывается о добывании яда ценой человеческой жизни, причем резкий переход к глагольным формам совершенного вида (послал, потек, возвратился, принес и т.д.) указывает на то, что речь здесь идет — сообразно с законами мифа — о самом первом посылании к анчару, о прецеденте, от которого ведет свое начало обычная для человеческого общества практика, так сказать о первородном грехе социума» (Долинин A.A. Из разысканий вокруг «Анчара». Источники, параллели, истолкования». — В кн.: Пушкинская конференция в Стэнфорде. 1999. Материалы и исследования. Вып. 7. М., 2001. С. 25).
125
В титуле «князь» слышится мифическое «князь тьмы», т.е. Дьявол, Сатана. Во всяком случае отсвет «темного», антибожественного и античеловеческого начала так или иначе связан не только со звучанием слова анчар («чахлой», «часовой», «ввечеру», «прозрачною», «черный», «прочь», «туча», «дремучий», «горючий», «чуждые»), но и с теми ассоциациями, которые оно порождает («чары», «чернота»), что уже отметил Д.Д. Благой («Анчар» Пушкина. — В кн.: Академику Виктору Владимировичу Виноградову к его шестидесятилетию. Сб. статей. М., 1956. С. 99—102).
126
В стихотворении «Эхо» тоже подчеркнуто творческое одиночество поэта: «Тебе же нет отзыва. Таков и ты, поэт...». Позиция Пушкина трагична, но трагизм и есть норма, установленная свыше, и потому естественно, что поэт не получает отзыва. В этой фразе нет осуждения или горечи, есть только констатация факта.
127
См.: Гуревич А.М. «Полтава». В кн.: A.C. Пушкин. Школьный энциклопедический словарь. М., 2000. С. 153—155.
128
В предварительном списке стихотворений, предназначавшемся для издания 1832 г., стихотворение названо «К E.W.». Этими литерами, написанными в виде монограммы, Пушкин обозначал имя Елизаветы Воронцовой. На этом основании стихотворение относят к ней. Однако сомнительно, чтобы к Е.К. Воронцовой (1792— 1889) при ее жизни Пушкин дерзнул бы отнести слова:
...Уж ты для своего поэта Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас.
129
После текста стихотворения Пушкин поставил дату: «29 сентября 1830. Москва».
130
Поэт следовал за Ломоносовым, который писал: «Простив он многих знатных особ за тяжкие преступления, объявил свою сердечную радость принятием их к столу своему и пушечной пальбою».
131
Стихотворение было опубликовано в «Современнике» к десятилетию казни декабристов.
132
В своем доме (англ.).
133
Поводом для выпада Пушкина была скандальная история, случившаяся в связи с болезнью графа Д.Н. Шереметева. Будучи мужем его двоюродной сестры, С.С. Уваров надеялся унаследовать огромное богатство Шереметева после его смерти и с этой целью проявил неприличную поспешность: он принял меры для охраны имущества Шереметева, чтобы впоследствии, после кончины хозяина, овладеть им.
134
Стихотворение представляет собой переложение 1—5 глав церковно-славянс-кого текста ветхозаветной книги Юдифь. Более подробно об этом стихотворении см.: Сурат И.З. A.C. Пушкин // Школьный энциклопедический словарь. М., 1999. С. 91; Ее же «Стоит, белеясь, Ветилуя...». «Новый мир». 1995. № 6. С. 200—208; Ее же. Пушкин: биография и лирика. М., 1999. С. 171—188.
135
В суждениях о Гоголе, Лермонтове, Достоевском и JI. Толстом Вл. Соловьев оперировал понятием «настоящей Ветилуи», понимая под этим образом меру приближения художника к истинной, высшей (небесной) реальности. Касаясь сходной с Пушкиным коллизии духовного и мирского, Вл. Соловьев обратил к России, размышляя о ее судьбе, слова:
136