Соломон принадлежал к числу тех людей, о которых можно сказать: «блудлив, как кошка, а труслив, как заяц». Вступая в подданство, он хотя и скрытно, но высказывал свое недоброжелательство и, после присяги, продолжал интриговать против России. Отправляя своих депутатов в Санкт-Петербург, Соломон поручил князю Леонидзе, по прибытии в Тифлис, обратиться к князю Цицианову с новыми просительными пунктами, содержавшими в себе просьбы, несообразные с принятым подданством и явно указывающие на нерасположение Соломона к России. Царь спрашивал, может ли он просить у императора, чтобы главнокомандующие в Грузии не имели над его царством никакой власти, а передавали бы только желания императора; чтобы русские чиновники не имели никакой власти в Имеретин, а судить и наказывать мог только один царь Имеретинский; чтобы никто не имел права останавливать на пути посланных царя, если бы ему вздумалось отправить таковых к высочайшему двору, и проч. В заключение своих требований Соломон просил снабдить его достаточным количеством русских денег.
Давши коварному и хитрому азиятцу соответствующие ответы, князь Цицианов упрекал имеретинского царя в укрывательстве у себя всех недоброжелателей России, в том числе и царевича Константина, как известно было, жившего в селении, принадлежавшем его зятю. Главнокомандующий требовал высылки царевича из пределов Имеретин или выдачи его посланным майорам Ковалеву и князю Орбелиани. «Счастливым себя почту, – доносил князь Цицианов императору Александру[551]
, – если сие посольство будет иметь желаемый успех, после которого буду стараться убеждать и мать и сына к выезду в Россию по повелению вашего императорского величества, хотя они ни малейшего желания к тому не оказывают». В случае несогласия их главнокомандующий полагал поселить царевича Константина в одном с ним доме, с надзором как за ним, так и за людьми, его окружающими.Посольство Ковалева и князя Орбелиани не увенчалось успехом. Соломон отговаривался тем, что не знает о местопребывании царевича, и клялся в верности России. Князь Цицианов писал царю Имеретинскому, что понимает его поведение и удивляется, какая причина может заставить его скрывать царевича Константина. «Я не знаю, на что таится тайна, – говорил главнокомандующий[552]
. – Слышу, что вы усыновили его: кто же бы вам запретил то сделать торжественно и публично? государю императору, всеконечно, оное было бы приятно, ибо он не для чего иного принял вас в подданство, как для собственного вашего блага, покровительствуя единоверцам; следовательно, поступать против его воли и грешно и вредно».Соломон был глух к этим упрекам, и на все требования наши он отделывался или молчанием, или пустыми отговорками. Депутатов следовало выслать для отправления в феврале, он выслал их в конце марта, когда сообщение с Россиею прекратилось, и они, по необходимости, должны были возвратиться обратно из Тифлиса в Имеретию. Недовольный тем, что его власть не была распространена на владение Лечгумом, Соломон жаловался князю Цицианову и говорил, что он в подданство России вошел только «для Лечгума» (то есть чтобы владеть им). Главнокомандующий советовал ему приказать подать себе трактат о вступлении Имеретин в подданство России и там прочесть все, что сказано о Лечгуме. Имеретинский царь отговаривался незнанием и упоминал, что «получил стыд во всей Азии» за свою верность России. «Как будто стыдно, – спрашивал князь Цицианов, – быть для верности России врагом ее врагов, то есть Баба-хана и врагов Христа, коего вы исповедуете? Что касается до дядей ваших, то и их должны вы признавать и почитать врагами, ибо Александр пятый раз воюет против войск всемилостивейшего нашего Государя, а Юлон бунтовал народ против его же правления, следовательно, оба суть враги России. Вам, яко единоверному, должно всех врагов России почитать своими врагами, без чего верность на устах, а не на деле походила бы на лезгинскую верность».
Царь не изменил себе и по получении этого письма. Он увлекся теперь тайными переговорами, веденными им с турецким двором. Вопрос об искательстве покровительства у Порты Оттоманской его так занимал, что, для большего удобства ведения переговоров, он, против обыкновения, выбрал для летнего своего пребывания селение Саджавахо, пограничное с Турциею. Живя там и считая себя довольно безопасным, Соломон не отвечал на многие требования Литвинова и углублялся все более в лес, если видел для себя какую-либо мнимую опасность. Живя здесь в шалаше, он вел переписку с грузинскими царевичами и в особенности возлагал свою надежду на успехи царевича Александра.