«Письмо вашего высокостепенства, – отвечал на это князь Цицианов, – о свидании нашем на Тертере я получил, с присовокуплением, чтоб я кроме как о свидании ничего иного не приказывал. Мне же приказывать и нечего, а должен вам и в последний раз сказать, что с миром на Гарничае, а с войною на Фитдаге[662]
я с вами видеться могу и буду; по чужой дудке я никогда не плясал, а по вашей еще менее плясать буду».Не надеясь мирными переговорами достигнуть конца, князь Цицианов решился силою заставить Мустафа-хана подписать трактат. Главнокомандующий приказал карабагскому хану приготовить 1000 человек конницы, для присоединения к отряду, имеющему действовать против ширванского хана. Несколько батальонов подвинуто ближе к его владениям и приказано при Менгечауре приготовить переправу для отряда. Селим-хану Текинскому также послано приказание приготовиться к содействию экспедиции против Мустафы. Шекинский хан явился тогда к князю Цицианову с предложением взять на себя посредничество в переговорах главнокомандующего с ширванским ханом. Прежде заклятый враг ширванского хана и просивший у нас против него защиты, Селим счел теперь более выгодным для себя помириться и даже породниться с Мустафою. Он посватал за своего сына племянницу Мустафы, и свадьба связала узами дружбы прежних врагов. Селим стал уговаривать своего нового родственника принять условия и выехать на свидание с князем Цициановым. Он обещал выдать Мустафе в залог своего сына на то время, пока Мустафа пробудет в русском лагере для окончания переговоров и подписания трактата.
Селим просил князя Цицианова подождать с начатием неприязненных действий. Главнокомандующий согласился, но прошло две недели, а успеха в посредничестве Селима не было видно. Отряд ринулся на переправу; Селим снова просил подождать. Князь Цицианов дал сроку четыре дня, но прошли и назначенные дни, а ответа не было никакого. Тогда, 28 ноября, князь Цицианов сам прибыл к Мингечаурской переправе. Мустафа собрал всех своих людей из деревень и ушел с ними в горы. Князь Цицианов приказал Селиму выставить 500 человек текинской конницы на Гокчай, границу шекинского владения, и объявил, что Мустафа-хан с этих пор неприятель России[663]
.30 ноября отряд переправился чрез Куру в Мингечауре, местечке Шекинского ханства, и оттуда семью переходами пришел 11 декабря к водопроводу Барум-арх, в пяти верстах от города Новой Шемахи. На одном из ближайших возвышений показалась толпа ширванцев, но казаки после нескольких выстрелов заставили их удалиться. Цицианов просил Мустафу «не губить напрасно свой народ», но ширванский владетель, хотя и уступал всем требованиям главнокомандующего, но, по недоверчивости, не хотел последовать примеру своих соседей и приехать на границу Елисаветпольского округа для совершения акта подданства. Как тогда, так и теперь он боялся явиться к главнокомандующему, предполагая, что будет схвачен и лишен сана.
Из-под Новой Шемахи отряд перешел на гору Чартму, а выше ее, на Фитдаге, Мустафа-хан со всеми своими войсками заперся в укреплениях. Уверения главнокомандующего в безопасности Мустафы, а более близость русских войск заставили наконец трусливого хана решиться прибыть в стан русский, для принятия присяги на верноподданство, но только с тем, чтобы свидание его с главнокомандующим было в отдалении от лагеря, с известным числом конвоя с обеих сторон и не в палатке, а в открытом поле.
Все было исполнено по желанию хана, и 25 декабря, «в день светлый Рождества Христова», князь Цицианов присоединил к России обширную и богатую провинцию, приобретенную без пролития крови. Мустафа-хан Ширванский со своим народом вступил в подданство России и присягою утвердил свою верность. Условия заключенного трактата разнились от условий, принятых соседними владетелями, только тем, что Мустафа обязался возвратить Ибрагим-хану всех природных карабагских жителей; уступить ему же местечко Джават; отвечать в своем владении за безопасность купеческих караванов; давать рабочих для возведения укреплений при устье Куры и в знак подданства платить России ежегодно по 8000 червонцев[664]
. В Ширвани считалось в то время до 25 000 домов населения, о богатстве которого, по словам князя Цицианова [665], можно было судить потому, «что в самых пустых деревнях наши фуражиры находили в простых мужичьих домах английскую фаянсовую посуду и другие вещи, доказывающие о их изобилии и даже роскоши».С таким успехом совершались те предприятия Цицианова, в которых исполнителем был он сам, и план военных действий на 1805 год, несмотря на неудачу каспийской флотилии, несмотря на все усилия Персии уничтожить замыслы Цицианова, созревал в полном своем объеме и давал именно те результаты, на которые рассчитывал главнокомандующий. Со стороны Каспийского моря оставалось покорить только Баку. Цицианов писал к бакинскому хану из Ширвани: