Не мог пройти мимо очистительного воздействия великих идей революции и Шиллер. Он размышляет над всем происшедшим в философских работах 90-х годов. Отказавшись от изображения героев-одиночек, он стремится осмыслить опыт народных движений и завершает свой творческий путь драмой «Вильгельм Телль», изображающей народное восстание. Именно в связи с этой драмой Томас Манн убедительно говорил, что, хотя Шиллер отрекся от революции, она «дала жизнь идее единства свободы и нации» и «осталась родиной его пафоса». Т. Манн обращает внимание и на другой факт: у Шиллера борьба за национальную свободу показана на примере Нидерландов, Франции, Швейцарии, но не Германии. Обращаясь к немцам, он чаще всего говорит о необходимости духовного обновления. В этом — одна из особенностей развития немецкой идеологии, которая как бы брала на себя широкие общественные функции, претендовала на то, чтобы политическое развитие подменить духовным. Шиллер прямо говорил о замене политики эстетикой. При всей односторонности подобный взгляд глубоко коренился в условиях немецкого общественного развития, поэтому, рассматривая воздействие Французской революции на немецкую культуру, надо постоянно учитывать особое место немецкой философии, которая на своем абстрактном языке отражала великие перевороты эпохи.
События и требования эпохи получали не столько прямое, открытое отражение, сколько опосредованное, сублимированное: так, перевод французских идей на немецкий язык нередко делал их неузнаваемыми, ибо они были абстрагированы от политической и экономической почвы, их породившей. К. Маркс и Ф. Энгельс писали об этике Канта, что он «отделил это теоретическое выражение от выраженных в нем интересов, превратил материально мотивированные определения воли французской буржуазии в чистые самоопределения “свободной воли„, воли в себе и для себя» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 184).
Воздействие Канта на немецкую литературу было значительным. Однако речь идет не о влиянии всей системы его философских идей, а об отдельных гранях, которые были восприняты как особо плодотворные в сложном процессе развития немецкой культуры.
Из всех немецких философов конца XVIII — начала XIX в. Гете (в 1827 г.) выделил именно Канта как самого влиятельного. Гете отметил, что сам он шел сходным путем в своей работе «Метаморфоза растений» (1790). Общее он видел в различении субъекта и объекта и в понимании того, что каждое создание природы существует само по себе, а не во имя какой-то заранее определенной цели («не для того растет пробковое дерево, чтобы мы могли закупоривать бутылки»). Идея эта не нова. Но Кант своей мыслью как бы завершал историю европейского просветительского рационализма. Кант утверждал границы человеческого разума, но вместе с тем помогал развеять предубеждения, мешавшие познанию мира. Гейне сравнивает Канта с Коперником: «Прежде разум, подобно солнцу, вращался вокруг мира явлений и старался освещать их; но Кант останавливает разум, солнце, и мир явлений вращается вокруг разума и освещается им по мере вхождения в сферу этого солнца».
Большое влияние на современников оказала этика Канта. Категорический императив Канта («Пусть каждый поступает по отношению к другим так, как он хотел бы, чтобы поступали с ним») стал трюизмом и, независимо от воли Канта, легко сочетался с религиозными заповедями.
Слава выдающегося пропагандиста этики и эстетики Канта принадлежит Шиллеру. Ему, в отличие от Гете, была ближе идеалистическая сторона философии Канта. При этом идеи Канта воспринимались им в борьбе и творческих исканиях. Поздние драмы Шиллера, в частности, стали ареной такого спора, когда реалистическое чутье художника и знатока истории вступало в конфликт с метафизическими положениями кантовской этики. Еще более острой была борьба в области эстетики: Шиллер-просветитель утверждал высокое призвание художника-преобразователя, в то время как от Канта шла мысль о незаинтересованном искусстве, о приоритете формы над содержанием.
В немецком литературоведении конец века обозначается как «эпоха классики». Однако при всей значительности вклада великих веймарцев — Гете и Шиллера — этим понятием не покрывается все многообразие немецкой литературы последних десятилетий XVIII в. Панорама ее была достаточно широкой.