Любой, кто сегодня входит в кампус «Шарите»[122]
в Берлине, на пересечении улиц Луизенштрассе и Шуманштрассе, может взглянуть на знаменательный памятник или, еще лучше, остановиться и полюбоваться каменным напоминанием о деле всей жизни одного человека. В отличие от других памятников, созданных в ту эпоху (монумент установлен в 1882 году), он не изображает ни генерала на коне, ни прусского короля, ни даже основателя империи Отто фон Бисмарка. В центре – не на пьедестале, а в нише – стоит высокий стройный мужчина с длинными немного спутанными волосами. Это и несколько впалое лицо указывают на трагичность его жизни: изнуряющий себя работой и уходом за пациентами доктор, осуществивший дело всей своей жизни под дамокловым мечом тяжелойболезни. Он стал основоположником якобы «незначительной» для нашего самочувствия медицинской дисциплины, тем не менее неизмеримо важной для качества жизни. Он трудился, будучи истощенным заболеванием, характерным для того века: чахотка, Phthisis (лат.), или туберкулез (под этим названием болезнь более известна). Фигура врача держит в руке небольшой инструмент – офтальмоскоп. Врач окружен множеством людей, которые совершают к нему паломничество в надежде на исцеление, сохранение и восстановление самого важного человеческого чувственного восприятия – зрения.
При открытии памятника коллега доктора произнес речь на языке той эпохи, что сегодня звучит для нас несколько патетично: «Слава государству, в столице которого был воздвигнут такой памятник. Человек, чью память мы чествуем, не правил народом, не сражался в битвах. Он не создавал произведения искусства кистью или резцом. Он завоевал свои лавры, стремясь облегчить, предотвратить и прекратить человеческие страдания. Тысячи людей, прежде обреченных на слепоту, отныне могут быть спасены благодаря искусству, которому он обучал» [1]. Этим врачом был Альбрехт фон Грефе
. Офтальмолог из Тюбингена и специалист по истории офтальмологии профессор Йенс Мартин Рорбах верно писал о мемориале в центре Берлина: «Этот памятник – один из самых красивых в мире, воздвигнутых врачу» [2].Кроме того, в эпоху, когда индустриализация шла полным ходом в частях мира, преимущественно затронутых в этой книге, были усовершенствованы инструменты науки, включая медицинские. Великие открытия, часть из которых мы здесь рассматриваем, такие как анестезия и антисептика, открытие патогенов и механизмов заболеваний, сопровождались бесчисленными нововведениями, находками и идеями, кажущимися на первый взгляд менее выдающимися, но весьма ценными для общей картины. К ним относится доказательство Теодора Шванна о том, что все организмы состоят из клеток, а также концепция «целлюлярной патологии» Рудольфа Вирхова, которая заключается в том, что основа всех болезней состоит в патологических изменениях в клетках. Врачи стали лучше понимать процесс возникновения рака и воспаления, и прежде всего – инфекции, о чем будет рассказано позже. Основы генетики и вместе с тем наследование болезней с точностью продемонстрировал не университетский профессор, а августинский монах Грегор Мендель, проводивший частные исследования в Брно. Представления о строении различных систем органов, об анатомии и физиологии переживали тогда колоссальный подъем. Некоторые из учебников, впервые опубликованных в ту эпоху, остаются учебным материалом для студентов-медиков вплоть до наших дней, только в современной адаптации. Система обучения тоже была реформирована и адаптирована с учетом стремительно расширяющихся познаний. Одним из лидеров стала Пруссия, которая ввела новую, современную программу обучения в 1861 году
, почти одновременно с приходом к власти выдающегося политического деятеля того времени – Бисмарка. Вместо прежде обязательных гуманитарных дисциплин доклинический период обучения теперь был посвящен естественным наукам: физике, химии, биологии и, конечно же, анатомии и физиологии. Другие германские государства последовали примеру не позднее объединения Германии в 1871 году, осуществленного тем же премьер-министром Пруссии.