Читаем Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1 полностью

[11.] Театр Варьете есть школа тонкости, усложнения и [рассудочного] синтеза, благодаря своим клоунам-фокусникам, угадчикам мыслей, феноменальным счётчикам, комикам, подражателям, пародистам, музыкантам-жонглёрам и американским эксцентрикам, фантастические беременности которых рожают неслыханные штуки и махинации.

[12.] Театр Варьете есть единственная школа, которую можно рекомендовать подросткам и даровитым молодым людям, потому что она объясняет разительно и быстро самые таинственные сентиментальные проблемы и самые сложные политические события. Пример: год тому назад в Фоли-Бержер двое танцоров воспроизводили мимически двусмысленные рассуждения Кидерлен-Вехтера4 о вопросе Марокко [и Конго] в символическом и многозначительном танце, который стоил по крайней мере трёх лет изучения иностранной политики. Оба танцора, лицом к публике, сплетясь руками, причём правый бок одного оставался прижатым к левому боку другого, двигались, делая друг другу территориальные уступки, вперёд, назад, вправо, влево, не отцепляясь друг от друга, не упуская из вида цели: свернуть противника. Это было чрезвычайно учтиво, двусмысленно, свирепо, вызывающе, упрямо, боязливо, в высшей степени дипломатично…

Кроме того, театр Варьете ясно объясняет и иллюстрирует господствующие законы жизни:

a) сплетение различных ритмов;

b) фатальность лжи и противоречия (напр<имер>: английские танцовщицы с двойным лицом: пастушки и угрюмого солдата);

c) [всемогущество методической воли, которая изменяет и стократно умножает человеческие силы;

d) ] синтез скоростей и превращений (напр<имер>: Фреголи5

).

[13.] Театр Варьете систематически уничтожает идеальную любовь и её романтическое наваждение, детализируя с однообразием, вялостью, рутиной ежедневного ремесла тоскливые повадки и томления страсти. Он забавно механизирует чувство, принижает и умаляет гигиенически манию телесного обладания, сводит сладострастие к естественной функции совокупления, отнимает у него всякую тайну, всякую тоску и всякую антигигиеническую идеализацию.

Театр Варьете даёт взамен понимание и влечение к лёгким мимолетным и приправленным остроумием любовным связям. Спектакли Кафе-концерта на открытом воздухе, на террасе Казино представляют забавнейшую битву между спазматическим лунным светом, угнетаемым бесконечным отчаянием, и электрическим светом, который грубо мелькает на фальшивых бриллиантах, накрашенных телах, шелках, стеклярусе и фальшивой крови губ. Разумеется, электрический свет выходит из борьбы победоносным, а болезненный и упадочный лунный свет терпит полное поражение.

[14.] Театр Варьете естественно антиакадемичен, примитивен и непосредствен, следовательно, более значителен ввиду непредвиденности своих поисков и простоты своих средств. (Напр<имер>: певицы, которые при каждом куплете систематически обходят сцену, как дикие звери в клетке).

[15.] Театр Варьете уничтожает всё Торжественное, всё Священное, всё Серьёзное и всё Чистое в Искусстве с прописным И. Он содействует футуристскому уничтожению бессмертных шедевров посредством плагиатов, пародий и бесцеремонных представлений без всякой пышности и без всякого сокрушения, в качестве одного из номеров увеселительной программы. Вот почему мы во всеуслышание одобряем исполнение Парсифаля5 в 40 минут, [которое готовится в лондонском Мюзик-холле].

[16.] Театр Варьете уничтожает все наши традиционные представления о [перспективе,] пропорции, времени и пространстве. (Напр<имер>: крошечная решётка с воротами – 30 см высоты – помещённая посреди сцены, причём американские эксцентрики проходят несколько раз в эти ворота, тщательно затворяя их за собою, как будто не могут поступить иначе.)

[17.] Театр Варьете предлагает нам все разнообразные рекорды, достигнутые ныне: [максимум скорости и] максимум эквилибризма и акробатизма, максимум мускульного неистовства негров, максимум развития интеллекта животных (дрессированные лошади, слоны, тюлени, собаки, птицы), максимум мелодического вдохновения Неаполитанского залива и русских степей, максимум парижского остроумия, максимум сравнительной силы рас (борьба и бокс), максимум анатомического уродства, максимум женской красоты.

[18. В то время как нынешний Театр превозносит внутреннюю жизнь, учёное размышление, библиотеку, музей, монотонные битвы сознания, глупые анализы чувств, в общем (гнусное слово и дело) психологию, театр Варьете восхваляет действие, героизм, жизнь на открытом воздухе, ловкость, власть инстинкта и интуиции. Психологии противостоит то, что я называю физикофолией?.]

[19.] Театр Варьете предлагает всем странам, не имеющим единой большой столицы (как Италия), блестящее резюме Парижа, рассматриваемого как единственный и захватывающий очаг роскоши и ультракультурных удовольствий.


Футуризм желает усовершенствовать театр Варьете, превратив его в Театр ошеломления, рекорда [и физикофолии].

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение