Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1

2. Я отвечаю вам, кроме того, что космополитический номадизм, демократический дух и упадок религии сделали абсолютно бесполезными великие декоративные и неразрушимые здания, выражавшие когда-то королевский авторитет, теократию и мистицизм.

Противоречивые силы Банка, великих швецов, революционных синдикатов, металлургов, инженеров, электриков и авиаторов, право стачек, равенство перед законом, власть числа, узурпаторская сила массы, быстрота международных сообщений, привычка к гигиене и комфорту требуют, напротив, больших, хорошо проветриваемых, народных домов; безусловно удобных поездов; тоннелей; железнодорожных мостов; громадных и быстрых трансатлантических пароходов; вилл, умело раскинутых по холмам под свежим опахалом горизонтов; огромных митинговых зал и усовершенствованных уборных для быстрого и ежедневного ухода за телом.

Эстетике, которая непосредственно удовлетворяет пользе, ни к чему в настоящее время королевские дворцы с господствующими линиями и гранитными фундаментами, выраставшие некогда над средневековым городишком – скопищем жалких лачуг. К чему нам теперь метать в небо башни этих соборов, которые поднимались в облака, соединяя руки своих стрелок в мольбе о защите городков, корчившихся в их тени?

Мы противопоставляем им абсолютно победоносную и окончательную эстетику больших локомотивов, спиральных тоннелей, броненосцев, миноносцев, монопланов Антуанетта и беговых автомобилей.

Мы создаём новую эстетику скорости, мы почти разрушили представление пространства и необычайно умалили представление времени.

Мы подготовляем таким образом вездесущие умноженного человека.

Мы придём таким образом к уничтожению года, дня и часа.

Метеорологические явления опережают нас, так как времена года уже слились.

Трагическое ежегодное возвращение традиционных праздников постепенно утрачивает интерес.

Разве ночное бдение труда и удовольствия во Франции, в Италии, в Испании уже не слило почти в одно целое день и ночь?

Разумеется, произведения, в которых мы выразили этот вихрь интенсивной жизни, катящейся к идеальному будущему, не могут быть поняты и оценены публикой, огорошенной нашим диким вторжением и раздражённой нашей свирепой резкостью.

Она полюбит их позднее. Пока что она уже начинает отвыкать от тех, против которых мы ратуем.

Мы уже вызвали возрастающее отвращение к античному, червивому и заплесневелому.

И это уже важный и решительный результат.

Вы читали в моём первом манифесте утверждение, вызвавшее бурю порицаний: «Беговой Автомобиль прекраснее, чем Победа Самофракии».

Я вам оставлю, расставаясь с вами, в качестве взрывчатого подарка следующее заявление, которое ещё лучше дополняет нашу футуристскую мысль:

«Нет ничего прекраснее лесов строящегося дома».

Леса, с их мостками цвета опасности, дебаркадерами аэропланов, с их бесчисленными руками, хватающими звёзды и кометы, с их воздушными площадками, откуда глаз обнимает более обширный горизонт…

Леса с ритмом блоков, молотков и время от времени раздирающего крика и тяжёлого падения каменщика, крупной капли крови на мостовой… леса символизируют нашу жгучую страсть к становлению вещей.

Прочь реализованные и построенные вещи, бивуаки сна и трусости! Мы любим только громадные леса, движущиеся и страстные, которые сумеем укреплять ежеминутно, всегда на разный лад, соответственно изменяющимся ухваткам шквалов, красным цементом наших тел, выкованных волей.

Бойтесь всего от червивого Прошлого. Надейтесь на всё от Будущего. Имейте доверие к прогрессу, который всегда прав, даже когда ошибается, потому что он есть движение, жизнь, борьба, надежда.

Остерегайтесь затевать тяжбу с прогрессом. Пусть он обманщик, плут, убийца, вор, поджигатель, – прогресс всегда прав.

Но самый яркий, самый резкий из футуристских символов является к нам с Дальнего Востока. В настоящее время в Японии существует в высшей степени странная торговля: торговля углём из человеческих костей, с тех пор как все пороховые заводы работают над приготовлением нового взрывчатого вещества, более убийственного, чем все известные в наши дни.

Главная составная часть этой грозной новой смеси – уголь из человеческих костей, который обладает свойством жадно поглощать газы и жидкости. Вот почему бесчисленные японские торговцы исследуют по всем направлениям обширные поля Маньчжурских битв, переполненные трупами¹. Огромные раскопки ведутся лихорадочно, и груды скелетов растут во всех пунктах этих воинственных обширных горизонтов. Сто теинов (семь килограммов) человеческих костей стоят девяносто две копейки: это недорого.