Читаем Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1 полностью

Так вот: я придаю большое значение этим фразам, которые возвещают мне о близком открытии законов истинной чувствительности машины.

Нужно подготовлять также близкое и неизбежное отождествление человека и мотора, облегчая и совершенствуя постоянный обмен металлических интуиций, ритмов, инстинктов и дисциплин, абсолютно неизвестных ныне большинству и угадываемых только самыми проницательными умами.

Несомненно, принимая трансформистскую гипотезу Ламарка3, надо признать, что мы мечтаем о создании нечеловеческого типа, у которого будут уничтожены моральные страдания, доброта, нежность и любовь, единственные яды, отравляющие неистощимую жизненную энергию, единственные прерыватели нашего могучего физиологического электричества.

Мы верим в возможность несчётного числа человеческих трансформаций и заявляем без улыбки, что в человеческом теле дремлют крылья.

В тот день, когда человеку станет возможно экстериоризовать свою волю, так что она будет продолжаться вне его, как огромная невидимая рука, Мечта и Желание, ныне пустые слова, приобретут верховную власть над укрощёнными пространством и временем.

Нечеловеческий и механический тип, построенный для вездесущей скорости, естественно, будет жестоким, всеведущим и воинственным.

Он будет наделён неожиданными органами: органами, приспособленными к потребностям окружающей среды, состоящей из непрерывных столкновений.

Мы можем уже теперь предвидеть развитие гребня на наружной поверхности грудной кости, тем более значительного, чем лучшим авиатором станет будущий человек, как это наблюдается у лучших летунов между птицами.

Нетрудно оценить эти различные гипотезы, с виду парадоксальные, изучая явления экстериоризованной воли, постоянно происходящие на спиритических сеансах4

.

Достоверно, кроме того, и вы легко можете констатировать это, что теперь с возрастающей лёгкостью находят людей из народа, лишённых образования и воспитания, но тем не менее одарённых тем, что я называю великим механическим вдохновением или металлическим чутьём.

Это потому, что рабочие уже испытали воспитание машины и до некоторой степени сроднились с моторами.

Чтобы подготовить образование этого нечеловеческого и механического типа умноженного человека, нужно необычайно уменьшить потребность привязанности, пока ещё неразрушимую и коренящуюся в крови человека.

Нам следует свести нашу потребность привязанности до минимума, уже достигнутого иными сорокалетними холостяками, легко утоляющими жажду своего привязчивого сердца ласками резвящейся собачки.

Будущий человек сведёт таким образом своё сердце к его настоящей распределяющей функции. Сердце должно сделаться в некотором роде желудком мозга, методически наполняемым, чтобы дух мог вступать в действие.

Теперь встречаются люди, которые проводят жизнь почти без любви, в атмосфере цвета стали. Будем действовать так, чтобы число этих образцовых людей возрастало. Эти энергические существа не посещают вечером нежную любовницу, но любят убеждаться каждое утро, с любовной скрупулёзностью, что их мастерская действует в полном порядке.

Наиболее страстным из молодых людей я рекомендую любовь к [животным – лошадям, собакам или кошкам] – потому что эта любовь может регулярно утолять их потребность привязанности, которую женщина будет только разжигать скачками своих капризов и любопытством своих кошачьих повадок5.

Мы убеждены, с другой стороны, что литература оказывает определяющее влияние на все социальные классы, до самых невежественных включительно, куда проникает путём таинственной инфильтрации. Стало быть, литература может ускорять или замедлять движение человечества к этой форме жизни, освобождённой от чувства и сладострастия.

Наперекор нашему скептическому детерминизму, который нам следует убивать изо дня в день, мы верим в полезность литературной пропаганды. Мы и ведём активную пропаганду в театре и в романе против воззрения, прославляющего Дон Жуана и вышучивающего Рогоносца.

Эти два слова должны потерять всякое значение в жизни, в искусстве и в коллективном воображении.

Осмеивание Рогоносца не содействует ли прославлению Дон Жуана? А прославление Дон Жуана не содействует ли, неизбежно, осмеиванию Рогоносца?

Избавившись от этих двух лейтмотивов, мы отделаемся от великого болезненного явления ревности, которое есть не что иное, как продукт донжуанского тщеславия, литературный продукт.

Мы увидим, как исчезнет таким образом не только любовь к женщине-супруге и к женщине-любовнице, но также и любовь к матери, главная связь семьи, враждебная, в качестве таковой, смелому созданию будущего человека.

Человечество, раз освободившись от семьи, этого гасильника, этого тесного круга, не только традиционного по преимуществу, но и животного по преимуществу, легко обойдётся без этой двойной любви, сыновней и материнской, без этих двух Любовей, согревающих, но вредных, жарких оков, которые нужно разбить.

Вот почему мы находим в ожидании чрезвычайно полезной пропаганду свободной любви, которая разъедает семью и ускоряет её разрушение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение