Юго-запад

Ульрих фон Дамерау удивился такой осведомленности, но ничем не выказал своего удивления, только медленно снял зачем-то с правой руки перчатку.

— Советское командование, — продолжал парламентер, — поручило мне довести до сведения немецкого командования, что его войска, пытавшиеся ночью прорваться в северо-западном направлении, частью уничтожены, частью взяты в плен. Вам предлагается немедленно и безоговорочно сложить оружие. Дальнейшее сопротивление бессмысленно.

Дамерау надменно козырнул:

— Я доложу господину обергруппенфюреру.

Он круто повернулся и, не торопясь, во весь рост пошел к зданию училища.

— У нас нет другого выхода, господа, — выслушав адъютанта, сказал офицерам своего штаба Пфеффер-Вильденбрух. — Ульрих, передайте... Передайте, что я принимаю это.... предложение.

В тот же день, часа в три, роту Виктора Мазникова отвели в тыл. «Тридцатьчетверки» шли по солнечным будапештским улицам с открытыми люками, и Виктор, изредка оборачиваясь, видел в башне идущей следом машины беспокойную фигуру Снегиря. Лейтенант крутил головой во все стороны, и по-детски счастливая улыбка не сходила с его лица. Казалось, он радовался сейчас всему: и до странности непривычной тишине, и ослепительному солнцу, уже возвещавшему скорую весну, и людям, которые наконец-то вылезли из бункеров и подземелий Буды и теперь — кто с нескрываемым восторгом, а кто с затаенной, тревожной настороженностью — провожали сейчас глазами грохочущую мощную колонну советских танков. Золотой чуб Снегиря выбился из-под пропотевшего танкового шлема и пылал в солнечных лучах, как язычок неумирающего оранжевого пламени...

Большая площадь на северо-западной окраине города, где по приказу предстояло сосредоточиться всей «девятке», была забита людьми и машинами — танкоремонтными летучками, тягачами, бронетранспортерами, трофейными автомобилями всех марок и мастей. Виктор вывел роту в боковую улочку и, приказав Снегирю посмотреть за порядком, пошел искать штаб полка.

«Может быть, заодно сумею узнать, где медсанбат, — думал он, разглядывая многочисленные указки, надписи и опознавательные знаки. — А там попробую вырваться... »

Через полчаса, доложив командиру полка, что рота прибыла к месту сосредоточения, Виктор возвращался назад. Из-за угла, оттуда, где стояли танки роты, слышались звуки аккордеона. Мазников сразу узнал знакомую мелодию снегиревской песни — и она отозвалась в его душе тупой щемящей болью.

Окруженный танкистами, пехотинцами, шоферами, Снегирь сидел на башне своей «тридцатьчетверки», чуть склонив голову на поблескивающий перламутром корпус аккордеона, и пел. Издалека слова трудно было разобрать, но они сами мгновенно ожили в памяти:

Я знаю, что ты меня ждешь,

И письмам по-прежнему веришь,

И чувства свои сбережешь,

И встреч никому не доверишь.

Война отгремит и пройдет,

Останется смерть без работы.

Кто честно сражался — придет,

Овеянный нежной заботой.

С мешком вещевым на плечах,

В шинели, осколком пробитой,

Придет он и станет в дверях,

Желанный и не позабытый...

Словно вспышка света озарила все недавнее прошлое: его первую встречу со Снегирем в засыпанной снегом мадьярской деревушке на левом берегу Дуная, переправу, бой под Биа, ночную схватку возле Петтэнда, в которой чуть не сгорел Гоциридзе. Вспомнились Петя Гальченко и Кожегулов, Овчаров и Костя Казачков, Ниночка Никитина среди голых, шатающихся на ветру деревьев... И отец.

Два с небольшим месяца назад он, Виктор, впервые услышал эту песню, и теперь каждый раз она снова и снова заставляет его оглядываться назад, на ушедшее, напоминает о радостях и утратах, о спокойных днях передышек и тяжелых боевых ночах, оглушенных выстрелами танковых пушек и ослепленных вспышками сотрясавших землю разрывов... Будапешт! Вот и стоит над ним мирная тишина, и его жители радуются солнцу, сверкающему в белесом февральском небе. Знают ли они о цене, заплаченной за этот день?..

— Здравствуйте, товарищ гвардии капитан! — услышал вдруг Виктор.

Невысокий солдат в промасленном ватнике поверх комбинезона глядел на него ясными серыми глазами и, встретив удивленный взгляд Мазникова, словно смутился своих усеявших нос и щеки веснушек.

— Не узнаете? Я вас тогда на своей летучке вез, помните? Еще на том берегу...

— Вот теперь узнал.

— С победой, товарищ гвардии капитан!

— Спасибо! Тебя тоже!

Во второй половине дня тринадцатого февраля полковник Дружинин вместе с секретарем политотдела и одним офицером из отдела кадров поехал в бригаду Мазникова вручать награды.