Юнона

Лен вспомнил одну из таких ночей, и в его голове вспыхнула череда событий, которые он никогда не сможет забыть. Он вспомнил как спустя два года, после зачисления, впервые увидел Джетома в стенах Холодного Дома. Меньше всего тогда Лен ожидал увидеть его здесь. Джет молча прошел мимо, и любопытство Лена заставило его позже узнать, что хотелось бы услышать меньше всего – Джетом остался один, и Холодный Дом принял его учеником.

Теперь когда-то веселый и резвый мальчик походил на молчаливую статую с пустым взглядом. Он выделялся среди остальных детей, в свои двенадцать он был на голову выше самого высокого мальчика. Но на занятиях его темноволосая шевелюра виднелась ниже всех, он часто спал, опершись на руки, или черкал линии на листах – пустые линии, больше никаких узоров и животных, пустые как все его слова и действия. Всем хотелось дружить с ним, ведь он старше и умнее, а он не подпускал близко никого, кроме Саят.

Учителя часто ставили Лена и Джетома вместе на занятиях, полагая, что родство по месту рождения поможет им в учебе и дружбе. Но рядом с Джетомом Лен ощущал страх и съедающее чувство вины. Никто вокруг не знал, какие последние слова он кричал тогда на берегу, и он не мог надеяться, что Джетом их не помнит, потому что ответное молчание продолжалось и годы спустя.

За годы спустя Лен так и не набрался храбрости спросить о произошедшем, не смог выдавить из себя соболезнования, ему не хватило смелости даже попросить прощения. При одном только взгляде на Джета, с лица исчезала улыбка и любая усмешка, как бы сильно не смеялись вокруг, и как бы смешно не шутил Нелон за столом.

Им было тринадцать и пятнадцать Джетому, когда одно из занятий начали с рассказа про белую слепоту. Знакомая еще костанианцам, в начале новой истории она стала неизлечимой смертельной болезнью, мутировавшей в условиях новой биосферы. Еще в середине первого столетия в нескольких секторах началась эпидемия: люди теряли зрение и падали с ног от головной боли, ими овладевало безумие от нетипичных судорог и галлюцинаций.

До создания прогрессивного лекарства погибла четверть населения планеты. Болезнь распространялась и среди крупных видов птиц. Второй и третий сектора были уже полностью поражены, когда вода в озерах посинела еще больше и приобрела кислый вкус. Но именно туда стали слетаться больные птицы. По их примеру эту воду стали пить люди, и боль прекращалась. К тем, кто был заражен недавно, частично возвращалось зрение.

Из разросшихся синих водорослей удалось создать новую лекарственную форму. Смертность остановилась, Юнона излечила себя как могла, а заодно и своих пришельцев. С тех пор кто-то посчитал ее милосердной, но землетрясения и бури каждый раз напоминали людям о ее истинном лице.

На занятии объявили, что после ужина всем нужно будет явиться в большой зал. Ученики и работники Холодного Дома пришли на трансляцию, которую вели с изолятора второго сектора. Десятки детей тогда, возможно впервые, увидели как дети и родители, мужья и жены прощаются друг с другом через стекло. Видели, как врачи делают смертельную инъекцию, которая за пару минут усыпляет больных, чтобы прекратить или предотвратить их мучения. Они видели, как тела отправляют на сожжение. А Лен видел как плачет Юна и как Джет бежит за уходящей Саят.

После трансляции Юна попросила проводить ее, и когда Лен собрался уходить, в комнату зашла Саят, а следом за ней зашел он.

– Я достал списки больных и погибших людей второго сектора, родители Саят в порядке, в третьем и четвертом пока чисто.

У Юны округлились глаза, но тут же с тяжелым выдохом опустились вниз.

– Если болезнь пойдет дальше, а лекарства нет? Тех водорослей как будто больше нет в природе, и это значит что…

– Скажи своим, – прервал ее Джетом, обращаясь к Лену. – Пусть проверят Ровную реку и застой на извилине, если что-то и будет, то там, я знаю.

– Что ты знаешь?

– А что ты знаешь обо мне… и Ноне с Нилом? – Джет повысил голос, но Саят сжала его руку. Одно ее движение будто усмирило всю злость, сидевшую в душе парня, ненадолго.

– Прости… – единственное, что смог выдавить из себя мальчик, который своими словами, как ему казалось, навлек проклятие на детей.

Тогда было не важно, шесть лет тебе, восемь или десять – важно было только то, что ты лучше всех остальных по рождению, а сейчас, глядя на изменившегося Джетома, он чувствовал себя младше, ниже и слабее не только телом.

– Мама заболела первой, ее просто не привезли домой после раскопок и забрали в изолятор, я остался той ночью с близнецами один. Нона начала плакать, а потом и Нил, у нее болела голова, и все вокруг светилось белым, как она говорила мне, а Нил не мог разглядеть собственные пальцы. Я вызвал врачей, они приехали в костюмах, осмотрели младших и повели их в перевозчик, а потом осмотрели меня и сказали что я тоже болен. Сказали, что мама уже не вернется, и теперь я должен быть сильным и помочь младшим, потому что лекарство кончилось, а к тому времени, когда его привезут, последствия будут уже необратимы.