Юрий Дроздов. Начальник нелегальной разведки

Вряд ли всё-таки в предновогодний день могло найтись время для обстоятельного разговора, так что, очевидно, в самом начале «Олимпийского» — таковым он вошёл в советскую историю — 1980 года, в его первые дни, Юрий Иванович вновь побывал в кабинете Андропова и в завершение разговора попытался сделал ему подарок. Подобные подарки принародно не делаются.

«Юрий Владимирович, вот это — пистолет Хафизуллы Амина!» — сказал он, выкладывая на стол оружие. Андропов скользнул взглядом и даже не протянул к подарку руки: это был самый обыкновенный ПМ, пистолет Макарова, состоявший на вооружении во всех Советских Вооружённых силах с 1951 года. Думается, если бы это была изящная итальянская «беретта» или хотя бы добрый старый немецкий «люгер», Андропов бы взял. А тут чего — ПМ? Только и славы, что от Амина, но не станешь же это каждому объяснять! Да и кто спросит? Про «беретту» люди из «ближнего круга» непременно спросили бы (даже затем, чтобы показать, что заметили и оценили), но чего про ПМ спрашивать — прапорщик принёс со склада, откуда ещё! Глупый вопрос. Впрочем, и кто для него был Амин? В общем-то теперь — герой неприятного эпизода…

Что сказал Юрий Владимирович по поводу этого, как оказалось, неудачного подарка, мы не знаем. Юрий Иванович забрал аминовский пистолет с собой — может, ему так велел Андропов — и никуда потом сдавать не стал. Разумеется, у генерала Дроздова было и своё табельное оружие, и что-то наградное, но этот ПМ он оставил у себя — для него это была память.

О том нам рассказал один из близких молодых, скажем так, друзей Юрия Ивановича, кому он передал аминовский пистолет незадолго до своей кончины, попросив отдать его в один из «закрытых» музеев. Полковник добросовестно выполнил эту просьбу, тем самым немало смутив своих коллег в музее. «Зачем ты брал? Как мы это зарегистрируем?!» — был задан ему нелепый вопрос.

Ничего, сумели разобраться, оформить, и теперь пистолет с уникальной историей, принадлежавший сначала Амину, а затем Дроздову, на законных основаниях выставлен на «закрытой» экспозиции.

Возвратимся к воспоминаниям Юрия Ивановича о 31 декабря 1979 года. Дроздов писал:

«В середине того же дня я с одним из офицеров ГРУ, также принимавшим участие в операции, был на приёме у начальника Генштаба маршала Н. В. Огаркова. Николай Васильевич внимательно выслушал наш доклад и принял от нас единственный документ, характеризующий все особенности этого боя: лист карты с нанесённой обстановкой, задачами подразделений спецназа и таблицей взаимодействия. Маршал бросил быстрый взгляд на карту и спросил: „Почему не утверждена?“ Мы промолчали. Обычно сдержанный, он выругался в адрес неутвердивших боевой документ, встал и положил лист карты в свой приоткрытый сейф.

Я не осуждаю двух генералов, которым не хватило мужества поставить свои подписи, утвердить документ, воспользоваться правом, предоставленным им руководством страны. Мы уходили выполнять задание правительства, сознавая, что можем не вернуться, оставляя, как принято в таких случаях, всё на сохранение другим. Их же поступок оставил щемящее чувство досады: мы рисковали жизнью, они — возможной оглаской личной причастности к этому событию»[241].

И ещё из его воспоминаний:

«В тот же день, в канун Нового, 1980 года, я попросил жену поехать со мной на Манежную площадь к Вечному Огню. Падал редкий снежок. Кругом гудела предновогодняя Москва, узнавшая об афганских событиях из скупого сообщения по радио. Её, как и всей страны, будни ещё не были омрачены похоронками, порой опережавшими „чёрные тюльпаны“. Мы положили к Вечному Огню несколько ярких гвоздик, помолчали и также молча пошли домой»[242]

.

Конечно, можно было бы пересказать этот эпизод и своими словами, описав нежные снежинки, что долго не таяли на рукаве, языки пламени, отрываемые порывами ветра и гаснущие на лету, добавить, что, глядя на Вечный огонь, Юрий Иванович поимённо вспоминал погибших… Но к чему это? Всё основное сказано.

Ещё Дроздов написал, что, когда он внезапно и срочно улетел в командировку, это не могло не встревожить Людмилу Александровну: ничего подобного раньше с ним не случалось, а о том, что происходило в мире, она всё-таки была в курсе. Когда же 28 декабря в советских средствах массовой информации появились скупые сообщения о событиях в Афганистане, ей стало всё ясно…

…В те времена у нас в стране была популярна весёлая итальянская песенка с припевом «Как хорошо быть генералом!». Действительно, хорошо — но только тогда, когда твоя служба проходит «на паркете» и тебе не приходится рисковать своей жизнью и брать на себя ответственность за жизни других.

Впрочем, если обратиться к истории, то можно узнать, что при наступлении «особого периода» увешанных орденами «паркетных генералов», любимых и ценимых высшим руководством, быстро сменяют иные люди, последствии тянущие на себе всю тяжесть войны. Вот только после победы эти военачальники обычно вновь отходят в сторону.