Несмотря на десятки наземных экспериментов, никто из врачей, психологов не представлял, что произойдет с человеком, когда он надолго окажется в невесомости. Была версия, что, попав на такую сумасшедшую высоту над Землей (расстояние от поверхности Земли до орбиты корабля было примерно равно расстоянию от Москвы до Смоленска), он просто потеряет рассудок. В «Востоке» установили систему ручного управления. Но включить ее можно было, только открыв цифровой замок. Код Госкомиссия Гагарину не сообщила. Он был в корабле в специальном конверте. Считалось: если космонавт достанет конверт, вскроет его, прочтет и сможет набрать код – значит, он в своем уме и сможет сам управлять кораблем.
Спустя пару часов после приземления…
Правда, конструктор корабля Олег Ивановский и летчик-испытатель Марк Галлай признались, что код «125» по секрету сообщили Гагарину до посадки в корабль.
Неясно было, как поведет себя плохо обкатанная техника. В наше время космический корабль в такой степени готовности, в какой был первый пилотируемый «Восток», точно не решились бы отправить к звездам. Из пяти кораблей-спутников, запущенных в 1960 году для отработки различных систем, взлетели четыре. Из этих четырех на орбиту вышли три, а приземлились два. Из двух вернувшихся только один сел нормально! Чтобы быть уверенным, что вся схема полета отлажена, нужно было еще как минимум два-три успешных беспилотных полета… Но времени не было – американцы готовили полет своего астронавта. Поэтому Королёв рискнул.
Сколько скафандров было у Гагарина
Александр Милкус
Скафандров для первого полета человека в космос было изготовлено не меньше четырех. Для тренировок и для самой опасной командировки.
Полетных было два. Один – тот, в котором Гагарин и сел в шарик «Востока-1». Второй – точно такой же, запасной. На случай, если первый прохудится.
Вашингтоне в Музее воздухоплавания и астронавтики скафандры Джона Гленна и Юрия Гагарина помещены в одну витрину
Американцы в 1990-х купили на аукционе тренировочный «костюм» Гагарина и выставили его на почетном месте в Национальном музее воздухоплавания и астронавтики в Вашингтоне, в одной витрине со скафандром астронавта Джона Гленна (первый американец, побывавший на космической орбите).
А настоящий, боевой скафандр Гагарина – тот, в котором он и провел знаменитые 106 минут, хранится в России. Но видели его за эти 55 лет лишь несколько тысяч счастливчиков.
В бомбоубежище
По пробкам в подмосковный поселок Томилино – около часа. Въезд на научно-производственное предприятие «Звезда» – с пыльной разбитой улицы. По специальному письму на древних отрывных бумажках с разномастными печатями нам выписывают пропуска, и с сопровождающим мы подъезжаем к административному зданию. Несколько ступенек вниз, в подвал – бывшее бомбоубежище. За толстенной дверью с массивными запорами словно в подводной лодке – даже не музей, демонстрационный зал. Костюмы, скафандры на манекенах в шеренгах вдоль стен.
Бывший «почтовый ящик» (он же завод № 918) разрабатывал авиационно-высотное снаряжение и катапультные кресла. Его специалистам и поручили придумать скафандр для космонавтов.
Я бывал в этом подвале много лет назад, когда писал об испытателях «Звезды». Только в середине 1990-х годов, уже седыми, эти замечательные бесстрашные люди получили награды за то, что рискуя здоровьем, на себе проверяли, выдержит ли человек в скафандре ледяную воду, пустынный зной, стремительные ударные нагрузки, от которых крошатся зубы.
От входа налево под плексигласовым колпаком он – тот самый скафандр первого землянина. А рядом – полетный скафандр первой женщины, полетевшей к звездам – Валентины Терешковой, скафандр человека, который первым вышел в открытый космос – Алексея Леонова. Раритеты!
– Эти три скафандра нам настолько дороги, что мы ни за какие деньги никакому музею их не отдали. Бережем! – говорит у меня за спиной Михаил Николаевич Дудник, ветеран «Звезды», один из конструкторов гагаринского скафандра.
– Я только пришел после института сюда на работу. И первое, что мне поручили делать как молодому конструктору – спроектировать клапан дыхания скафандра для кораблей «Восток», – он показывает пальцем на кругляшок под шлемом. – Этот клапан автоматически открывается, когда кончается запас кислорода во время приземления на парашюте. Понятно, если космонавт в сознании – он откроет стекло шлема. Но тогда же не знали, в каком состоянии вернется человек. Боялись, что потеряет сознание, а то и с ума сойдет. Поэтому клапан должен был подавать воздух, даже если человек без сознания попадет в воду. Мы его сделали по типу чернильницы-непроливашки.
Я слушаю Михаила Николаевича и его коллегу Владимира Владимировича Ушинина, и у меня закипает мозг. Я знаю, конечно, в какие невероятно короткие сроки удалось подготовить советскую пилотируемую программу. Но каждый раз, когда погружаешься в детали, находится только одно слово для описания того, что происходило тогда, больше полувека назад – невероятно!