Юрий Гагарин. Первый человек в космосе. Как это было

– Не надо так говорить. Мы чувствовали себя причастными к истории, понимаете? Мы понимали, что весь мир сейчас об этом говорит, а так оно и было. Вся Москва стояла на ушах! Потом мы видели снимки: медики шли в белых халатах, на которых было написано: «Следующий я!» Что-то невероятное творилось в Москве!

Потом он сошел по красной дорожке в объятия Хрущёва и всех, кто стоял на трибуне. А мы дожидались, пока он уедет, и с Пашкой приехали в Москву, быстро проявили пленку, всё было в порядке. Мы написали не очень много. Там особенно писать не о чем было… Но было застолблено: «Комсомольская правда» была в этих делах первая.

– Первая и единственная… А почему не было «Правды», ТАСС?

– Понимаешь, всё запретно было… Потому что Тамара работала в Звёздном мы были готовы к этому делу, и с Пашкой мы проявили бойцовские качества: мы звонили по кремлевскому телефону разным лицам, но никто не уполномочен был нам разрешить.

Мы оказались в силу обстоятельств первыми.

– А потом вы встречались с Гагариным?

– Встречался. Я бывал у него дома.

– Вы перешли на «ты»?

– Да. Он позволял это делать сразу как-то. Я вернул ему альбом, кстати. Я говорю: «Юра, вы не обижайтесь, ради бога, все в сохранности до последней карточки!» Если бы мы этого не взяли, тогда растащили бы…

Юрий Гагарин с журналистом «Комсомолки» Павлом Барашевым

А потом встречались на космодроме. Юра был всюду вхож, так сказать… А когда Попович, я стал летать на космодром.

– Вы стали настоящим…

– Корреспондентом. Да. Был допущен к какой-то форме секретности, это все было оформлено документально. Мы прилетали на космодром задолго до старта. Могли видеть, как одевают космонавтов. Как надевает он скафандр, как все тщательно проверяется. Когда готовилась к полету Терешкова, я ее снимал. У меня две камеры было. Мне понадобился другой объектив. Я камеру положил, а пленка была перемотана, но не вынута. Гагарин подошел и дурачась – он мог себе позволить – начал снимать. Я как заору: «Юрка, там же у меня снято!» Он был страшно смущен. Потому что он снимал уже на снятую пленку. Такая атмосфера была.

К моменту, когда полетела Терешкова, он уже чувствовал себя очень раскованно. К Валентине относился покровительственно. Мог ее за щечку вот потрепать, потому что видел, что она волновалась.

– Меня поразило, что домик, где перед стартом ночевали Гагарин и Титов, был, мягко говоря, очень скромным. Я бы сказал – по нынешним меркам халабуда какая-то, диван потертый. Единственная радость – радиоприемник.

– Хорошо, что этот домик остался в таком виде. Что его не стали менять на мраморный дворец. Он точно такое же впечатление произвел тогда и на меня, но я не думал, что это так будет выглядеть убого. Этот тополь, около тополя стояла какая-то глиняная мазанка. И всё. Зашли туда, холодильник стоял, две кровати, на которых они спали. Всё не просто бедно, а очень бедно.

– Застелено обычными солдатскими одеялами. Одна комната, маленькая кухонька. И удобства ну очень скромные.

– Я его зарисовал тогда. Фотоаппарат у нас отнимали, не разрешали снимать на космодроме.

– Почему?

– Техника там секретная была.

– Гагарин многое мог после полета. Открыть любую дверь мог.

– Не мог. Не такой человек. Он мог пойти к начальнику Центра подготовки и попросить за какого-то космонавта. Или попросить на его родину, в его родной Гжатск, в колхоз прислать пять тракторов. Мы же к нему ни с какими просьбами не лезли. Разве что подписать книжку, автограф поставить.

– Сильно изменился быт семьи Гагарина после того, как он полетел?

– Ничего не изменилось. Я видел, что большую славу, которая свалилась на него, он достойно перенес. Сладости в ней было не очень много. Потому что человек теряет свободу. Журналист из «Правды» как-то рассказывал, как Гагарин на приеме у английской королевы обратился к хозяйке: «Ваше Величество, я вырос в деревне. Столько ножей и вилок не видел. Что брать вначале?» Хозяйка засмеялась: «Берите то, что ближе лежит. Я живу в этом доме, но тоже не знаю, зачем подают так много железок…»

– Вы считаете, что у него действительно был второй шанс слетать в космос? Он очень надеялся, я понимаю.

– Не знаю. На этот вопрос мне очень трудно ответить. Я писал об этом: не надо было его сажать на самолет, восстанавливать летные навыки. Но он был человек, у него были желания, он хотел летать в космос. Как ему можно было это запретить?

Я был тем человеком, который писал в «Комсомольской правде» некролог о его гибели. Это было вечером, мне позвонили и сказали: немедленно приезжай в редакцию, погиб Гагарин. Я только что вернулся из Владимирской области, был около города Покрова, где всё это случилось.

Вышла у меня большая заметка. Я говорил о нашей общей большой печали. Вот так. Но это человек был, не бог. И все мы под Богом ходим. говорят.

– Как получилось, что вы отошли от космической темы?

– Назревал для меня такой момент, когда я должен был принять решение: надо ли мне заниматься этим?