Южный крест

Осеннее крутое небо навалилось на Мамаев курган, на прибрежные серые бугры, на обломанные каменные стены. В ранних сумерках проступали чудовищные железные скелеты. Дул, тянул над Волгой верховый ветер, шевелил измятый лист кровельного железа, взбегал на этажи, шуршал чем-то сухим, неживым…

Лейтенант Агарков обошел бойцов. Их осталось двенадцать.

Мишка Грехов умер. Лежал под шинелью, прикрыли с головой. Агарков постоял над ним, помолчал… Только спросил:

— Документы, ордена — взяли?

— А как же — взяли.

Это кто, Милованов? Да нет, Милованова вчера закопали.

— Товарищ лейтенант, женщина во втором подъезде…

Агарков не понял:

— Что — женщина?

— Раненая, товарищ лейтенант. Все генерала спрашивает. То ли бредит, то ли въяве… По лицу — интеллигентная. Водички бы ей, а воды — нету. Должно, умрет.

— Веди.

Когда проходили мимо подвального окна, угадал провожатого: Анисимов.

— Ты про воду… А вино было, помнишь?

— А как же? — помню. Да только вытекло, вино-то. Осколком, значит, пробило канистру, вино, доподлинно, вытекло.

— Жаль.

— Известно, жаль. Какое ни есть…

Они перелезли через завал, протиснулись в узкий лаз и очутились в другом отсеке. В дальнем конце горела коптилка, пахло сыростью и керосиновой гарью. Слышался стон, бормотание, кто-то осторожно, опасливо кашлял, всхлипывал, тихий женский голос баюкал:

— Ба-а-ай, бай.

На облезлую каменную стену поднялась большая всклокоченная тень, но тут же пропала. Огонек в снарядной гильзе шатнулся, готовый оторваться, погаснуть… Пустил черную копоть, остался на месте.

— Ба-а-ай, бай. — Голос надорванный, плачущий. — Господи, да усни же ты…

— Ма-ма… Пи-ить!

И опять забормотали, запричитали… И стон…

— Боль-но…

Лейтенант Агарков пригляделся, различил узлы, кровать с никелированными шарами, оцинкованное ведро… Одетые, закутанные люди сидели, лежали тесно, точно в этой тесноте, в этом единении заключалось для них самое главное.

Кто-то рыдающим голосом выкрикнул:

— Товарищи! Дорогие товарищи!

Слабенький детский голос просил:

— Мама, я хочу домой!

На кровати под одеялом лежала женщина. Лейтенант Агарков увидел запавшие глаза и руку поверх одеяла, матово-белую, тонкую, изящную.

Лейтенанту Агаркову сделалось отчего-то страшно, он хотел и боялся приглядеться, рассмотреть лицо, как будто после этого в нем навсегда приживутся тоска и боязнь. Но больше всего боялся услышать голос…

За стеной, за домом, лопнул одиночный минный разрыв, и Михаил Агарков точно обрел самого себя… Придвинулся вплотную, коленом коснулся железной кровати, сказал:

— Здравствуйте!

Слово было далеким, давным-давно забытым, прозвучало неестественно, нелепо; он опять испугался, теперь уже этого слова, собственного голоса, как будто делался слабее от этого слова, точно отказывался, отрекался от святой обязанности… Но тут же сообразил, что другого слова нет и не будет. Для того и воюют, чтобы люди жили.

Опустился на колено, повторил:

— Здравствуйте.

Увидел женщину близко. Понял, что она умрет. По глазам понял.

— Позовите генерала, — произнесла она неожиданно чистым голосом. — Пожалуйста. Я уже давно прошу.

Михаил зачем-то оглянулся по сторонам… Увидел хмурые лица, бинты, чьи-то глаза…

— К нам могут прийти только ночью, — заторопился Агарков. — Ночью мы отправим вас за Волгу.

— Нет, — сказала женщина и пошевелила головой из стороны в сторону, — меня отправлять не надо. Мне осталось недолго.

Сбоку, из темноты, вышла горбатая, похожая на треугольник, старуха. На ней была клетчатая шаль, концы свисали до пола. Остановилась рядом с Агарковым, сказала:

— Лечила нас всех. Доброта моя милая. Стрельнули бы в меня…

Иссохшей рукой поправила одеяло, посмотрела на Агаркова, потом на Анисимова… Покачала головой. То ли укоряла, то ли жаловалась… Не сказала больше ни слова, пошла в свой угол.

Лейтенант Агарков спросил:

— Как фамилия генерала?

— Не знаю. Я видела его в августе. И третьего дня… На берегу. Я хочу с ним поговорить. Пожалуйста…

Пальцы на одеяле чуть заметно шевельнулись, а лицо покривилось… То ли сделалось больно, то ли попыталась улыбнуться. Именно вот это движение лица подсказало, как мало ей осталось.

— Я сейчас доложу, — поспешно сказал лейтенант Агарков. — Я передам вашу просьбу.

Женщина закрыла глаза:

— Слышала — это командующий. В августе он показался мне сильным. Я подумала тогда, что если у нас такие генералы…

— Какие? — спросил Агарков.

— Не знаю, — очень тихо ответила женщина. — Я решила, что наши беды скоро кончатся.

— Кончатся, — согласился Агарков. — Только не скоро.

— Мне надо его увидеть. Вы обещаете?

— Конечно, — сказал Агарков. И тут же спохватился: он мог твердо обещать победу, но не мог пообещать, что генерал Жердин придет.

— Спасибо, — дохнула женщина. — Большое вам спасибо.

Она закрыла глаза, слабо шевельнула мраморными пальцами, словно отпускала, словно давала знать, что не задерживает. Лейтенант Агарков так и понял. И твердо решил, что — душа вон — ход сообщения прокопают. Детишки ждут…

Когда пошли, спросил:

— Анисимов, у тебя дети есть?