Южный крест

Конечно, начальник штаба армии мог бы не думать о планах немецкого командования. Армия выполнила главную задачу, она сыграет свою роль до конца. Дальнейшие решения будет принимать не армия… Теперь все будет измеряться масштабами войны. Однако он, Суровцев, не может воевать прижмурившись, он хочет знать определенно и твердо. Сумеет хорошо исполнять свои обязанности только тогда, когда будет ясно видеть всю войну.

Как же все-таки поведет себя противник?

Распахнулась, гулко ударила в стену тяжелая дверь. Вошел начальник разведотдела, строгий, озабоченный, с листом бумаги в руке. Жердин остановился. И хоть было ясно, что удалось расшифровать и сейчас он прочтет, все-таки спросил:

— Ну?..

Начальник разведотдела, точно подчеркивая важность документа, вскинул голову. Он не сказал ни слова, протянул лист бумаги.

Офицеры штаба, словно их потянуло магнитом, подступили ближе. Еще ближе… Окружили тесно. Только полковник Суровцев остался за столом.

Генерал Жердин едва заметно водил головой из стороны в сторону — читал. Потом посмотрел на всех. Тряхнул, хрустко расправив бумагу, спросил:

— Вы тут ничего не напутали? А то — знаю вас…

Начальник разведотдела ответил неожиданно тихим, усталым голосом:

— Все точно, товарищ командующий.

Жердин посмотрел на него долгим вопросительным взглядом, как будто увидел впервые, словно был это незнакомый человек. Никто, кроме близких сотрудников, не знал, как мало спит этот человек и как много работает, собирая по крупицам данные о противнике, анализируя, обобщая… Читая разведданные, мало кто задумывался, как дорого обходятся самые незначительные сведения, как часто приходится платить человеческими жизнями за несколько строк донесения.

Сегодня все получилось легко и просто.

Может быть, теперь все будет легче и проще?

Генерал Жердин молчал, точно делал последнюю прикидку. Кашлянул, поторопил самого себя:

— «Двадцать третьего ноября 1942 года. Совершенно секретно. Радиограмма ОКХ[6]. Копия: группе армий «Б», — Жердин сердито подернул жилистой шеей: — «Мой фюрер!»

И замолчал, как будто чужие, враждебные слова застряли в горле. Еще раз окинул всех взглядом, обернулся к начальнику штаба… Тот по-прежнему сидел за столом, слушал, подняв острый подбородок. Глаза были колкие, неуступчивые, в эту минуту Жердину показалось, что полковник слушает только потому, что слушают все. Он уже знает… Самую суть угадал.

Генерал Жердин шагнул… Перед ним расступились. Сел за стол рядом с Суровцевым, не глядя ни на кого, сказал торопливо:

— Прошу садиться, — и без всякой паузы, словно решив поскорее покончить с этим делом, повторил: «Мой фюрер!» — Поудобней сел на табуретке, стал читать ровно и четко, как читают учителя на уроке словесности: — «С момента поступления вашей радиограммы, переданной вечером 22 ноября, события развивались стремительно. Замкнуть котел на юго-западе и западе не удалось. Здесь вырисовываются предстоящие вклинения противника. Боеприпасы и горючее на исходе. Многие батареи и противотанковые орудия израсходовали весь боезапас. Своевременное достаточное снабжение исключено.

Армии в самое ближайшее время грозит уничтожение, если путем концентрации всех сил противнику, наступающему с юга и запада, не будет нанесен уничтожающий удар.

Для этого необходим немедленный отвод всех дивизий из Сталинграда и крупных сил с северного участка фронта. Неотвратимым следствием должен явиться затем прорыв на юго-запад, ибо при таких слабых силах восточный и северный участки фронта удерживать более невозможно.

При этом мы потеряем много материально-технических средств, однако сохраним большинство ценных бойцов и хотя бы часть техники».

Генерал Жердин замолчал. Кто-то выговорил:

— Вполне логично.

Командующий поискал глазами поверх голов:

— Германское командование всегда отличалось железной логикой. Полагаясь на цифры, на логику, гитлеровцы решились на восточный поход. Эта самая логика довела их до Сталинграда. Теперь командующий шестой армией вполне логично желает оставить Сталинград. Я хочу, чтобы они продолжили логическую цепь…

Повернул голову, покосился на своего начальника штаба. Заметил, как лицо полковника Суровцева тронула едва заметная улыбка. Ну да, почти вот так Суровцев говорил еще в октябре. Ничего не скажешь — умен. Тронул Суровцева за плечо, сказал:

— Ладно, ладно…

Получилось просто и доверительно.

— Ладно, — повторил Жердин. Попытался даже улыбнуться, но то ли не сумел, то ли удержал себя. — Все помню.

И подумал: «Надо генерала ему…»

Положил кулаки на стол, словно оберегая, охраняя документ, кивнул — разрешил самому себе:

— «В полной мере неся ответственность за это весьма серьезное донесение, докладываю вместе с тем, что командиры корпусов генералы Хейтц, Штрекер, Хубе и Йенеке оценивают обстановку таким же образом.

Исходя из сложившейся обстановки, еще раз прошу свободы действий. Хайль, мой фюрер!»